В начале двадцатого века Российская империя очутилась на пороге кардинальных изменений. Донское казачество всегда являлось надежной опорой для самодержавия. Именно поэтому молодые люди с небольшого хутора по первому зову стали под знамена воинских подразделений. Однако империалистическая война привела к недовольствам в рядах вооруженных сил. Крестьяне и рабочие не хотели погибать за интересы состоятельных кругов общества. Разразилась революция, которая привела к гражданской войне. Обычным...
(о войне) Нет, это немыслимо. Этому названья нет!
-Умный сам поймет, а дураку... дураку что? Ему силком не вдолбишь.
Народу правда нужна, а ее все хоронют, закапывают. Гутарют, что она давно уж покойница.
Все предметы вокруг были отчетливо и преувеличенно реальны, — так бывает, когда не спишь всю ночь.
Сделанного не воротишь, уроненной слезы не поднимешь...
Ишь ты, моль в юбке!
"И вот сроду люди так, – думал Григорий, выходя из горенки. – Смолоду бесются, водку жрут и к другим грехам прикладываются, а под старость, что ни лютей смолоду был, то больше начинает за бога хорониться."
Память вылепила неясные,стертые временем, бесконечно дорогие и чуждые линии лица. С внезапно забившимся сердцем он попытался восстановить его таким,каким видел в последний раз,искаженным от боли,с багровым следом кнута на щеке,но память упорно подсовывала другое лицо,чуть склоненное набок,победно улыбающееся. Вот она поворачивает голову,озорно и любовно,из-под низу разит взглядом огнисто-черных глаз,что-то несказанно-ласковое,горячее шепчут порочно-жадные красные губы,и медленно отводит взгляд,отворачивается,на смуглой шее два крупных пушистых завитка... их так любил целовать он когда-то...
Григорий вздрагивает. Ему кажется,что он на секунду ощутил дурнопьянный,тончайший аромат Аксиньиных волос; он,весь изогнувшись,раздувает ноздри,но... нет! это волнующий запах слежалой листвы. Меркнет,расплывается овал Аксиньина лица. Григорий закрывает глаза,кладет ладони на шероховатую землю и долго,не мигая,глядит,как за поломанной сосной,на окраине неба голубой нарядной бабочкой трепещет в недвижном полете Полярная звезда.
Сытый голодного не разумеет.
Баба — кошка: кто погладил — к тому и ластится.
Земля - она как баба: сама не дается, ее отнять надо.
Хуже всего на свете — это дожидаться и догонять.
...на полу — перерезанная крестом оконного переплёта — золотая дрема лунного света...
Умная у тебя голова, да дураку досталась!
Сучка не захочет — кобель не вскочит.
Слепой сказал: «Посмотрим».
Не лазоревым алым цветом, а собачьей бесилой, друнопьяном придорожным цветет поздняя бабья любовь.
А было так: столкнулись на поле смерти люди, еще не успевшие наломать рук на уничтожение себе подобных, в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались, наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей и разбежались; вспугнутые выстрелом, убившим человека, разъехались, нравственно искалеченные.
Это называли подвигом.
Побеждает только тот, кто твердо знает, за что он сражается, и верит в свое дело.
Дорога-то у нас одна, да едут все по-разному...
Люди - что овцы: куда баран, туда и весь табун.