Таких, как я, называют раянами. Когда-то нас было много, нам поклонялись, словно богиням, нас почитали и приносили дары. «Раяна» означало «желание». Тогда мы сами решали, для кого расцветет лори. Но мужчины жестоки... И теперь «раяна» значит «яд». И когда мой цветок расцветет, меня найдут. Сумеречные псы, слуги Темного владыки, они придут за мной, чтобы уничтожить. Я не знаю, для чего цветет лори, но для меня это означает смерть.
– Тебя слишком заботит чужое мнение, Оникс. – Лавьер протянул руку и погладил ее по щеке. – Тебя заботят чужие жизни и судьбы, которые никак не связаны с твоей. И поэтому тобой легко управлять. Впрочем, – он улыбнулся, – управлять легко практически всеми. У людей слишком много страхов, обязательств, привязанностей или пороков, которыми они связаны. К каждому можно подобрать свою плеть и заставить плясать.
То, что она чувствовала к Рану Лавьеру, было слишком сложным, чтобы можно было объяснить. И слишком болезненным. Она даже не знала, каким словом назвать это чувство, и не была уверена, что здесь уместно слово «любовь». Но монахиня из обители скорби ничего не знала о любви, кроме того, что она не всегда бывает красивой и романтичной. Или нужной. Порой она случается там и с теми, кто этого не хочет и не ждет.
И порой она бывает такой, что хочется выдрать из себя с корнем.
- Незавидная судьба, – с горькой насмешкой сказала она. – В нашем мире родиться с даром или родиться раяной – одинаково мерзко. И там, и здесь итог один, а жизнь такая, как прикажут. Раянам – умирать, псам – убивать.
Они смотрели друг на друга. Два человека в полутемной комнате гостиного дома, где были слышны голоса заезжих путников и мужской, чуть хмельной голос требовал принести еще мяса и выпивки. Где была чужая кровать, чужой стол и чужая жизнь. И они тоже были чужие. Разделенные ее горячей, до ожога, ненавистью, соединенные его безумной, до боли, страстью. Две жизни, пересеченные однажды по злой прихоти Небесных, что просто забавляются, с усмешкой глядя на людей.
Оникс выросла там, где остальные умирают, и это сильно способствовало оптимистичному взгляду на жизнь.
Раяна нашла свой ответ на вопрос: зачем цветет лори.
– Я пришлю тебе новое платье, раяна. Поднялся, поднимая с пола свою одежду. Новое платье? Пришли мне новое сердце, аид. Старое ты искромсал в клочья.
— Куда ты меня несешь? — К воде. — Топить?
Лавьер неожиданно растерялся. Просто, когда он увидел, с каким удовольствием она жмурится, перекатывает во рту сладость, которую ей дал другой мужчина, внутри словно бездна развернулась. Хотелось убить Гахара, схватить в охапку раяну, спрятать ото всех, не позволить другим к ней приближаться, смотреть на нее, думать… Хотелось заорать «моя», на весь свет.
— Поцелуй меня. Иначе, — сказал он, — иначе я разложу тебя на этом столе и отымею прямо здесь. Поняла меня? А этих чопорных старых перечниц заставлю раздеться и сплясать.
«Оникс лежала на его руках и смотрела в лицо мужчины. В ее глазах он видел отвращение. И не понимал, почему ему больно. Может, раяна тоже обладает даром тьмы? Способна взглядом причинять боль? Как странно...»
Чудовище. Чудовище с нежными руками и совершенным телом, с зелеными глазами и нечеловеческим сознанием. Совершенное зло.