16+ Это — огромный мир. Мир, в котором выше всего ценятся две доблести, две силы — власть мага и боевое искусство воителя. Мир, в котором могущественнейшая из Империй стонет теперь под властью Императрицы-узурпатора, бывшей главы Ордена убийц-ассасинов. Мир, где войска, принявшие сторону новой повелительницы, захватывают одни за другим Свободные Города — но принуждены отступить перед нечеловеческим могуществом таинственной Алой Гвардии воинов-магов. Мир, в котором люди ведут бесконечную...
Поднять меч , это последней выход отчаевшегося человека .
Любой разумный правитель не стал бы смешивать ожидания с требованиями.
Королева Тьмы так сказала о Свете, когда он лишь народился: «Он нов, а новое — невинно, и невинное — бесценно. Узрите это чудесное дитя и знайте уважение».
Императрица — только ещё одно виденное прежде лицо, маска, за которой кто-то прячется от смерти.
Прежний план идёт на свалку, потому что согласно ему мы все должны погибнуть. Мне эта деталь не понравилась, так что будем действовать по-моему и, глядишь, ещё живы останемся.
— Одна вонючая яма в земле осталась — лучший способ разбираться с магами, верно?
«Хочешь спрятать жёлудь, — подумала она и улыбнулась, — посади его».
Власть — понятие относительное, невозможно покорять без покорённых.
Правила ничуть не изменились: те, чьими руками и чьей кровью империя раздвигает свои пределы, время от времени должны исчезать.
В трёх тысячах миль отсюда, в военном штабе имперской столицы, в Унте, безымянный секретарь вычеркнет красными чернилами Вторую армию из списка действующего состава, а после припишет рядом мелким почерком: «Крепь, конец зимы, 1163-й год Сна Огни». Так будет отмечена смерть девяти тысяч мужчин и женщин. А потом — позабыта.
Не бойся, тут все растеряны. Некоторые это понимают, другие — нет. Займись тем, что видишь перед носом, а про остальное пока забудь.
Дарования, как и Добродетели, не так-то легко получить, и Сомнения нелегко одолеть, а Голод всегда гонит человека вперед и вверх.
— С каких это пор говорить правду стало наглостью?
Имена, отяжелевшие от славы и горькие от цинизма, которым живёт всякая армия.
Может быть, умирая, мы оставляем все привычные игры и всё напускное притворство пляски жизни.
Всегда есть риск узнать слишком много.
Предательство по меркам Раллика было тягчайшем из преступлений, потому что предательство брало всё, что оставалось в жертве человеческого, и превращало в боль. На фоне такой боли само убийство становилось милостью: смерть приходит быстро и избавляет от муки и отчаяния жизни, лишённой надежды.
Лучшие планы работают внутри чужих планов: когда нужно блефовать, блефуй по-крупному. Но вторую руку держи так, чтоб никто не видел, что в ней.
Праведный гнев уложил в землю больше мертвецов, чем любая империя мира.
Во всём многоцветье жизни мы ищем только контроль, возможность изменять окружающий мир, вечно, безнадёжно стремимся добиться одной привилегии - предвидеть и определять течение жизни.
Когда друзья погибают, это больно. Но ты только долдонишь себе, что единственная возможность не сойти с ума - лишить их всего этого, чтоб не думать о них, не чувствовать ничего, когда они умирают. Да только, Худова плешь, если всех остальных лишить человечности, сам без неё останешься. И это тебя с ума сведёт уж наверняка и быстро. Мы потому и живы до сих пор, что нам больно, сержант.