— Я собираюсь сделать несколько предположений. Мне бы не хотелось их делать, но вот... Слушай, а чего ты смеешься?
— Просто вспомнил, как ты проводил занятия в Квонтико и курсант сказал тебе, что «он предполагает...».
— Ну и что?
— Ты заставил его проспрягать на доске глагол «предполагать», а потом стер подставку «пред» и стал на него орать: «Если ты ПРЕДПОЛОЖИЛ, это значит — ты ПОЛОЖИЛ! На себя, на него, на меня — на нас!»
... удовольствие продолжается дольше, когда им не делишься.
К вашему сведению, когда Пифагора осенило, когда он понял, что открыл свою теорему, он принес в жертву Музе сто быков. Нет ничего приятнее озарения, правда?
Природа не знает «милосердие». Какими им быть — милосердными или жестокими, — выбирают люди благодаря особым органам, которые отличают их от рептилий — существ с крошечным мозгом.
Движение стрелок подбадривало его, показывая, что на свете все преходяще, пройдет и его боль.
Восприимчивость — палка о двух концах.
Страх обычно сопутствует воображению. Это как бы плата за воображение.
Речь редко служит показателем того, как человек умеет излагать свои мысли на бумаге.
Когда целуешь женщину не наклоняясь, это приятно щекочет нервы, может быть потому, что так целуются в постели — там все одного роста.
Неужели так ужасно убить человека? А если это вынужденная мера?
Полицейская статистика может изменить ваше отношение к кухне.
Грэму не всегда удавалось провести грань между тем, что уместно в данной ситуации, и тем, что отдает дурным вкусом. Наблюдатель, который смог бы проследить за ходом мыслей Грэма, был бы поражен мешаниной, парящей в его голове, отсутствием четких границ между мыслями о предметах, не имеющих ничего общего между собой. Все, услышанное и увиденное вновь, причудливо соединялось с воспоминаниями прошлого. Любой другой человек вряд ли смог бы сохранить здравый рассудок, продолжая удерживать эти образы в памяти. Сам Грэм не знал заранее, куда уведет его воображение, но был бессилен остановить поток собственных мыслей. Заложенные воспоминанием понятия о границах допустимого отступали перед его шокирующими своей раскованностью фантазиями. Возможно, он и сам хотел, чтобы в его сознании существовали барьеры, надежно защищавшие все, что было ему дорого в жизни, от разрушительного воздействия его собственных мыслей, сменявших одна другую со скоростью света. Обычные, стереотипные оценки мало значили для него, не они определяли его восприятие действительности.Грэм считал свой образ мышления гротесковым, но отнюдь не бесполезным, сравнивая его со стулом, сделанным из оленьих рогов. Но как бы там ни было, он все равно не смог бы изменить себя.
— Я ему никогда не сделаю зла. Во всяком случае, не больше, чем все мы делаем друг другу.
Дорогой Уилл!
Теперь мы с вами оба томимся в больничных палатах. Вы страдаете от ран, я же — от отсутствия книг… Интеллектуал доктор Чилтон позаботился обо мне как нельзя лучше.
Жизнь забросила нас в примитивное время — уже не первобытное, но еще и не просвещенное. Любое разумное общество либо убило бы меня, либо вернуло бы мне мои книги. Полумеры — бич нашего времени, не так ли, Уилл?
Желаю Вам скорейшего выздоровления и надеюсь, что случившееся не испортит Вашу внешность.
Я часто думаю о Вас.
Ганнибал Лектер.
- Знаете, как вам удалось поймать меня, Уилл? - До свидания, доктор Лектер. Вы можете звонить по номеру, записанному на обложке дела. Мне все передадут. Грэм пошел по коридору. - Знаете почему вы поймали меня? Грэм уже исчез из виду и быстро шагал к стальной двери. - Вы поймали меня, потому что мы с вами одинаковые!
Она спрашивала себя: неужели Долархайд думает, что она понимает его только благодаря обостренному слуху, свойственному слепым? Это всего лишь очень распространенный миф. Может, следовало объяснить ему, что на самом деле слепые просто относятся к услышанному с большим вниманием?..
«…И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость; узнал, что и это – томление духа»
Мимо проезжали обитатели соседних домов. Они бросали быстрые взгляды в сторону злосчастного дома и спешили отвернуться. Место, где произошло убийство, становится ненавистно людям, точно лицо предавшего их человека, и проявлять откровенное любопытство к такому дому пристало лишь детям, да чужакам.
Речь редко служит показателем того как человек умеет излагать свои мысли на бумаге.
Человек видит лишь то, что он замечает, а замечает то, что так или иначе присутствует в его сознании… Альфонс Бертильон
Природа не знает слова "милосердие". Какими им быть - милосердными или жестокими, - выбирают люди благодаря особым органам, которые отличают их от рептилий - существ с крошечным мозгом.
Ростом Молли была метр семьдесят, как и Грэм. Когда целуешь женщину не наклоняясь, это приятно щекочет нервы, может быть, потому, что так целуются в постели — там все одного роста.
Ведь приятно же Богу убивать — Он постоянно этим занимается, а разве мы не созданы по Его образу и подобию?
Вы, вероятно, читали во вчерашних газетах о том, как Бог обрушил в Техасе церковную кровлю на тридцать четыре прихожанина. Это случилось в среду вечером и, наверное, как раз тогда, когда они елейными голосами выводили псалом, прославляя Его имя. Разве Ему было неприятно?
Когда ты на взводе, держи рот на замке.
Природе, этой Зеленой Машине, чуждо милосердие. Милосердие привносят в мир люди. Оно рождается в тех клетках мозга, благодаря которым за миллионы лет эволюции мозг рептилии превратили в мозг человека.
Убийство само по себе тоже иллюзия. Его не существует. Наши понятия о морали создали убийство, и только для нас это слово имеет смысл.