Ковбой-бродяга отвечал не без самодовольства:
– Я тот, без кого была бы невозможна наша беседа. Я воплощение Необходимости; без меня тебе пришлось бы самому припомнить всю теорию метафорической деформации, а ты вряд ли на это способен. Позолоти ручку.
– Так цыганки говорят, – презрительно сказал Марвин.
– Извини, – ответил ковбой-бродяга без тени смущения. – Сигаретки не найдется?
Дон Кихот считает ветряную мельницу великаном, а Санчо Панса считает великана ветряной мельницей. Донкихотство можно определить как восприятие обыденных явлений в качестве необычайного; противоположное явление – пансаизм, это когда необычайное воспринимается как обыденное.
Рыбалка — это удовольствие! А улов не так уж и важен.
Желание трансформирует плоть, но смерть — последний скульптор.
Хорошо тому, кто в своем дому, и с этим не поспоришь.
Ведь не бывает ничего постоянного, кроме наших иллюзий.
В чем цель интеллекта? В том, чтобы всю нашу чертову расу оставить без работы. К счастью, этому не бывать. В состязании человека и машины человек одерживает верх каждый божий день. Так что в графе «Черная работа» всегда найдется дельце для рядового-необученного.
Глаз — трус, сердце — храбрец. Недоглядишь оком — заплатишь боком. Долго рассуждай, да скоро делай. Кто прытко бегает, тот часто падает. Следуйте этим несложным правилам, и все пройдет как по маслу. Удачи, ребята!
— Примирение с неопределимостью — начало мудрости...
То, что уже есть, не обязано ничего доказывать. Пусть этим занимается то, что пытается чем-то стать. Любое доказательство справедливо только для себя самого, оно ничего не дает, кроме подтверждения принципиальной возможности существования доказательств — которые ничего не доказывают.
Все, что уже есть, невероятно — поскольку инородно, ненужно и опасно для рассудка.
— Ну наконец-то. Я вас ждал.
— Правда, что ли? — спросил Марвин.
— Вообще-то, нет, — ответил марсианин. — Просто знаю по опыту: так лучше начинать разговор. Сразу создается атмосфера доверия.
Тщетно втолковывали ему юристы, что если бы справедливость действительно существовала, то отпала бы необходимость в законе и законниках, а тогда исчезла бы одна из благороднейших концепций человечества, и целая профессия оказалась бы ненужной.
— Как ни смешно, — продолжал Вальдец, — теория поисков навязывает нам немедленный вывод: ничто не теряется в истинном (или идеальном) смысле этого слова. Судите сами. Для того чтобы вещь потерялась, должно существовать какое-то место, в котором она потерялась. Однако найти такое место невозможно, поскольку простое множество не подразумевает качественного различия. Или, выражаясь терминами поисков, одно место похоже на любое другое.
Поэтому мы заменяем понятие «потеря» понятием «неопределенное местонахождение», которое, само собой, поддается математическому анализу.
Неведомое перестанет быть страшным, когда оно становится назойливым. (Посланец, разумеется, это знал.)