Бурный расцвет молодости Варвары улетучился и оставил после себя только грустные воспоминания. Нелюбимая работа за сущие гроши не прибавляла уверенности в будущем, а перспективы отсутствовали, начальство было уверено, что девушка совершенно не блещет умом. Когда в кабинете босса отходит в иной мир очередной посетитель, то нерадивая работница первой обнаруживает бездыханное тело. Попутно выясняется, что исчезла банковская карта, на счету которой было более полумиллиона условных единиц в известной...
Варваре стало неловко.
Господи, первый раз в жизни у нее… романтический ужин, и она ест, как лесоруб после дня тяжелой работы!
Почему же и в самом деле никто и никогда не объяснил им, что главное в мужчине — вовсе не умение петь песни при свечах, смотреть загадочно и носить джинсы «Ливайс»?
Буйные кудри стояли дыбом. В руке деревянная лопаточка с обгорелой куцей ручкой. На веках — по пол-ломтика свежего огурца.
В конце концов каждый по-своему приводит себя в порядок наутро после «девичника». Варвара верила в капустный лист, а Танька — в огурцы.
Последнюю надежду на то, что он все-таки видит в ней хрупкую барышню, засосала широкая мраморная труба, которая, всхлипывая, откачивала из бассейна лишнюю воду.
Девять лет непрерывного, ежедневного, изматывающего счастья.
Напуганные люди очень хорошо управляемы, это всем известно.
"Родной» посреди комнаты в одних трусах мечется, а барышня на балконе без лифчика – и метель, метель, и барышнино барахлишко неубедительной кучкой!..
Это был любимый халат, средство утешения, а вовсе не одежда, в нем было тепло и мягко, и Варвару не смущало даже, что она выглядит в нем, как Фаина Раневская в кинофильме «Весна». Просто она старалась не смотреть на себя в зеркало.
Рюмки были старые, толстые, исполненные советского праздничного достоинства.
Вкусная еда – отличное успокаивающее средство.
Как хорошо, что есть подруги, которые знают, когда можно спрашивать, а когда лучше жевать картошку и молчать.
— А вы… знакомы с Варварой Андреевной? — жалобно спросил шеф и улыбнулся заискивающе. Варвара понятия не имела, что он знает ее отчество.
— Мы с Варварой Андреевной знакомы очень хорошо, — объявил Иван. Каменнолицый неслышно приблизился к Варваре и у нее за спиной распахнул куртку. Неловко оглядываясь, она просунула руки в прохладные рукава.
— Пока, Альберт Анатолич, — попрощался Иван и не протянул руки.
Оскорбительно-насмешливым взглядом он, наконец, оценил молочно-жемчужную Иларию и ногасто-сумочную Владиславу.
— Цветник у тебя изумительный. И декорации ничего. Жаль, что я раньше не знал. Аксюте я позвоню.
Он откинул одеяло — Варвара сжалась и зажмурилась — и некоторое время пристально изучал ее ребра.
— Болят?
Ничего. Таня сказала, что ты колол мне что-то правильное, раз я вообще могу ходить.
— Еще бы! Конечно, правильное! Я врачом много лет работал.
— А сейчас ты кем работаешь? Он смачно поцеловал ее в живот.
— Сейчас я работаю хозяином жизни, и уже довольно давно. По мне разве не видно?
— Я тряслась от страха вовсе не из-за жены, — возразила Варвара, — я тряслась от страха из-за тебя! Пять минут назад мне было наплевать, женат ты или нет.
— А десять минут назад? — вдруг спросил он. — А вчера? А в Карловых Варах?
— Не знаю, — призналась Варвара, — я не думала об этом. Я думала, что просто не могу тебя… интересовать, и все тут.
— Почему не можешь?
— Я толстая, — прошептала она из его подмышки, — у меня одежда дурацкая. Работа не поймешь какая. И некрасивая я.
— Кто тебе это сказал? — Он вытащил ее из-под мышки и поцеловал, сильно, по-настоящему. — Ты очень красивая. И худых я не люблю.
Этого Варвара просто не могла пережить.
— Как не любишь?! — Она подняла голову и уставилась ему в лицо, как будто он только что открыл ей принцип теории относительности. — Все мужчины…
— Стоп, — перебил он, — я ничего не знаю обо всех мужчинах. А ты что, знаешь?
Первый раз в жизни ему понравилась женщина, которая смылась в ту же секунду, как он ей об этом сказал. Первый раз в жизни ему до смерти захотелось влюбиться, как в молодости, вот просто взять и влюбиться, именно в эту, с ее нежной кожей, коротким ежиком волос, гладким и соблазнительным телом.
Он сто лет ни в кого не был влюблен. Женщин из его окружения мать неизменно называла «цацами». «Опять цаца!» — жалостливо восклицала она, когда смотрела какие-нибудь официальные фотографии. Невозможно было влюбиться в «цацу», и он не влюблялся, и некогда ему было, и сложностей не хотелось, и где ее возьмешь, такую, о которой нельзя сказать «цаца»!
Он начал влюбляться в эту.
— Ты можешь пойти в мою ванную! — крикнул Иван и заглянул в спальню. Варвара немедленно уставилась на него и перевела дух — он был замотан полотенчиком.
— Слышишь? Ты там вчера была, там джакузи. Хочешь, я тебе открою?
— Хочу, — пробормотала Варвара и подумала: надо быть поскромнее.
— Ванная там, — он кивнул за стену, — моя дверь напротив. Если ночью станет плохо, позови меня.
— Позови меня с собой, — задумчиво проговорила Варвара, рассматривая тролля с корзиной, — я приду сквозь злые ночи…
Иван неожиданно громко засмеялся и вышел, оставив дверь открытой. Через минуту вернулся, в руках у него был шприц.
— Как?! — вскрикнула Варвара. — Опять?!
— Опять, душа моя, — ответил он. Очевидно, приступ веселья продолжался. — Ложись.
— А как ты тогда оказался около моего дома?
— Я… ждал тебя.
— Зачем?!
— Ну, — начал он, — я хотел тебя увидеть. Ты мне понравилась, и я хотел снова…
— Что за вранье, — прервала его Варвара устало, — что ты несешь? Мне же не пятнадцать лет, чтобы я верила во всякие такие штучки. Да я только увидела тебя в самолете, сразу поняла, что тебе что-то от меня нужно!
— Мне ничего не нужно, — сказал он упрямо.
— Лежите спокойно, — сказал он холодно, — ничего такого не происходит. Или вы квасных литераторов начитались?
Он перешагнул через Варварины ноги, улегся на разогретую деревянную поверхность и отвернул нос к стене. Сразу стало горячо и сонно. Кровь неторопливо разгонялась в голове.
— Каких… квасных литераторов? — запнувшись, спросила она снизу.
— Черт их знает. Их много. Один рассказ помню хорошо. Про то, как баня загорелась, все выскочили — голые, разумеется, — а одна предпочла сгореть. Суть в том, что дура, которая сгорела, и есть настоящая женщина, потому что она стыдлива. Остальные шлюхи.
— Что за ерунду вы говорите, Иван Александрович! — пробормотала Варвара и незаметно подтянула простыню еще повыше.
— Кларитин, — сказал он и потряс у нее перед носом блескучей оберткой, — от аллергии.
— Я не работаю в питомнике, — заявила Варвара, — у меня даже кошки дома нет. Правда, у соседей три собаки. Кавказцы. Они все время об меня трутся.
— Трутся? — переспросил сосед. — Об вас?
Он выдавил на ладонь таблеточку, запил принесенной водой и снова посмотрел на Варвару.
— Послушайте, — спросил он, вдруг удивившись, — это вас мой водитель чуть жизни не лишил?
— Меня, — призналась Варвара.
— Ну и как ваше здоровье?
— Спасибо, хорошо, — поблагодарила она, — а ваше?
— Вы что, осатанели в своей Пенсильвании?! Я вам ясно сказала — лежать!
— Прошу прощения, — выговорил галантный Димка, губы плохо его слушались, — но ничего такого вы мне не говорили.
Таня посмотрела на Варвару, а Варвара — на Таню.
— Так. Принеси мне мою сумку. Поставь воду. Мне надо вскипятить шприц. У тебя есть стерильные бинты?
— Не знаю.
— Дура, — обозлилась Таня, — я тебе в прошлый раз привозила. Пусти, я найду.
— Васю родители увезли в дом отдыха под Солнечногорск. На четыре дня. Я теперь свободна и независима, как бывшая братская Украина. Я привезла сырокопченой колбаски и тортик.
— Какой еще тортик!..
— Маленький, — заискивающе проблеяла Татьяна, — ничего с нами не будет от маленького тортика! А? Ничего не будет?
Первым делом Мишель Монро отмахнула у нее клок волос такой длины, что Варвару обуял неподдельный ужас.
Что она делает, эта женщина? В кого она ее превращает?! В заключенного изолятора временного содержания?!
Очевидно, мастерица почувствовала ее панику и напряжение, потому что сказала мягко:
- Доверяйте мне. Закройте глаза и думайте о том, какой новой вы себя увидите.
Но Варвара не стала закрывать глаза. Вцепившись в подлокотники, она смотрела на себя в зеркало. Волос на голове с каждой секундой становилось все меньше. Их оставалось уже так катастрофически мало, что Варвара взмокла под черной накидкой.
Мало того, что толстая, мало того, что дура, теперь будет толстая, дура и лысая!
Сама виновата. Ты всегда и во всем виновата сама.
- Вам не придется ее подолгу укладывать, - щебетала Мишель, продолжая сокрушать Варварины волосы и самообладание, - это очень просто. Форму можно придать щеткой, здесь и здесь. И никогда, - тут она прижала к хилой груди смуглые руки, как в молитве, - никогда больше не носите длинные волосы!.. Вы не можете этого себе позволить! Это не для вас. Вы очень хороши, но совсем, совсем... в другом стиле.
"Это мы уже слышали, - мрачно подумала Варвара. - Скорее всего я не смогу себе позволить выйти из дома без резиновой шапки, на которой так настаивал утренний немец. По крайней мере, в ближайшие три месяца".
Согласно «этике и психологии» партнера следовало уважать, взаимовыручать, с ним следовало дружить и иметь общие интересы. Почему-то о том, кто будет объяснять ребенку дроби, а кто вытирать сопли, в «этике» не было сказано ни слова. И о том, какие именно интересы должны быть общими, семейная наука тоже умалчивала.
Все как надо - утренний поцелуй, свежевыбритая вкусно пахнущая щека, королевский замок, приветливая прислуга, кофейный дух и даже собака на заднем плане. "Немедленно бежать, - пронеслось в голове у Варвары. - Сию же минуту и до канадской границы. Нигде не останавливаясь".