Была у Лизаветы семья, и не стало. Были перспективы, да сгинули вместе со смертью любимого батюшки. Остались лишь сестры, тетушка немощная и желание отомстить, которое и привело Лизавету в «Сплетникъ». Газетенка, по мнению общественному, премерзкая, зато популярная в народе. А глас народа, как известно, на многое способен. Вот только начальник Лизаветиных стремлений не разделяет, да и не он один… многим пришелся не по нраву Никанор Справедливый пронырливостью своей. Однако и ему придется...
Нет, Митька, запреты никогда и ничего не решали. Все одно ж… и учились они, и учили, и только мы не знали, кого и чему там учат. А раз так, то лучше уж пусть под присмотром делают сие… и с пониманием полным ответственности.
— Артемьева, которая с нею была, чувств лишилась, а другая бойкою вышла… встала рядом и пригрозила, что если кто из батюшек дернется, то получит пулю прямо в лоб… верней, она не лоб упомянула, но то девице совсем непристойно…
— Зато действенно. — Ее императорское величество потерла руку о руку, и золотые лепестки чешуек полетели на подол. — Иные мужики яйца свои куда более головы берегут…
— Затеяла все Гуляковская, остальные просто…
— Просто, сложно… они уже взрослые. Замуж вот идти могут, детей воспитывать… чему они их научат?
Слухи - это только кажется, будто безобидны они. Там слово, там другое, и вот уже вспыхивает, летит по-над толпой чудовище, подробностями обрастая, дурманит разум, усыпляет совесть...
Лизавета моргнула: она ненавидела вышивать. Тетушку вот занятие это успокаивало, а у самой Лизаветы спустя десять минут страданий над пяльцами появлялось неизъяснимое желание ткнуть кому-нибудь иголкой в глаз.
— Задница плоска, она накладку специальную носит, скрывая, потому как всякий знает, что жена с плоской задницей — это признак дурного тона.
Над последним откровением Лизавета крепко задумалась и даже встала к зеркалу бочком, покосилась, пытаясь разглядеть, плоский у нее зад или все же с таким можно замуж выходить?
— Признаю, виноват. — Стрежницкий наклонил голову.
— В чем?
— Во всем.
— Вот так сразу?
— А есть ли смысл тянуть. — Он издал тяжкий вздох. — У меня тоже… характер…
— Поганый? — подсказала девица, откровенно насмехаясь.
— Увы…
— И потому, полагаете, мы друг другу подойдем?
— Надеюсь на это.
- Матушка… они все будто сговорились… только войду куда, одна половина ахает, другая охает. Кто-то всенепременно сомлеет и так, чтобы в ноги рухнуть… я уже притомился их ловить.
- Не лови, - разрешила матушка.
- А скажут что?
- Дурачку простительно.
- Не смотрите на меня!
- Почему? - искренне удивился князь.
- Потому что...
- Веская причина.
- Я... я выгляжу... неподобающе, - она подняла одеяло, к слову, толстое и весьма уютное. - И вообще, это неприлично... и если кто-то узнает...
- Я на вас женюсь.
- И вы тоже?
- А что, еще желающие имеются? - князь произнес это с насмешкой, и Лизавета обиделась: можно подумать, она столь никчемна, что и жениха у нее быть не может.
...тогда империю спасло чудо, не иначе.
И вера.
И верность. И люди, многие из которых ныне уже отошли от дел, ибо война силы забирает даже у одаренных... первей всего у одаренных. А мир... мир всем сперва кажется благом, но к благам привыкают, и вот уж хочется большего.
- Обед длится ровно сорок пять минут. И кто не успел, останется голодным... терпеть не могу голодать...
- Хотя вам бы не помешало, - заметила веснушчатая соседка, принимая махонькую вилку для легких закусок. - У вас явно лишний вес.
- Он не лишний, - мрачно отрезала Авдотья. - Он запасной...
И ведь в чем препоганая сила слухов? Какие бы здравые доводы ни приводились в опровержение: не поможет.
Наверное, это свойство всех хороших людей: полагают они, будто бы и прочие, даже прогнившие душой, тоже хороши, просто изменились в силу обстоятельств. И если обстоятельства эти вновь переменить, то и люди исправятся.