Василисе, третьей дочери князя Радковского-Кевич, не досталось ни красоты и силы старшей сестры, ни ума средней. Из всего наследия рода она получила странную внешность прабабки-степнячки, любовь к лошадям, умение готовить и проклятье, разрушившее всякую надежду на брак. И что остается старой деве, кроме как вовсе удалиться от света, если не на край мира, то почти? Благо, остался от тетушки на Крымском берегу старый дом, где Василиса когда-то была счастлива, конюшни и семейные тайны, разгадать...
Цены в этой ресторации как-то чувство голода унимали...
… подобные личности, Демьян Еремеевич, мыслят вовсе не так, как обыкновенные люди. Они умеют видеть возможности, а скандал предоставил бы их немало. Скажем, отчего б не обвинить советника Вещерского в превышении служебных полномочий и травле бедного управляющего? Или еще в каких-никаких грехах… да и… не та он личность, говоря по правде, чтобы мой батюшка до него снизошел. Я бы, верно, максимум морду набил бы… а к этому они привычные.
— Экий вы… не романтичный.
— Почему? — на кого другого Демьян, может, и обиделся бы. Вовсе он… даже романтичный. Или… чушь какая.
— А как же ночью да по винограду? Да с букетом в зубах… — Вещерский подергал рекомый виноград, который тут имелся, добавляя дому южного очарования, а тайной службе — возможностей. — Не щадя живота своего, чтобы доставить даме приятное…
— Слегка пожеванный букет? — Демьяну виноград не показался сколь-нибудь надежною опорой.
— Ну почему сразу пожеванный?
— Так если в зубах.
Василисе вдруг стало смешно. И радостно. Оттого, что за нее, за Василису, и вправду волнуются. Искренне. И значит, любят. Тоже искренне. И несмотря на то, что нет у нее ни силы особой, ни красоты, ни, положа руку на сердце, ума. Пускай она вся такая… неудачненькая, но ведь все равно любят же.
- Я его прибью, - тихо шепчет Марья.
- Кого?
- Вещерского. Обещал же, что приличный молодой человек из хорошей семьи…
- Семья у меня хорошая, - отозвался Ладислав, склоняясь над кристаллом, вглядываясь в его нутро. – Матушка и пятеро сестер.
- Сочувствую.
Господь постановил Марье красоту, Настасье достались ум и упорство. А Василиса просто неудачненькой получилась. Зато она с лошадьми ладит.
И готовит неплохо.
- Хоть и вправду любовника заводи.
- Ты?
Марья отмахнулась.
- Это я так… только подумай, кто в здравом уме к одному самовлюбленному павлину второго добавлять станет?
- На павлина он не похож.
- Но самовлюбленный.
- Как и ты, - сочла нужным добавить Василиса.
- Как и я… но я – это совсем другое дело!
- Лошадей сторговать получалось слабо. Хотела было перевести в наши конюшни, но эта… с-скотина, - слово Марья почти выплюнула, и синющие глаза ее сузились, а над светлыми волосами появились крохотные искорки силы.
- Дорогая, не стоит переживать.
- Думаешь?
- Конечно. Просто отправь его на каторгу. К чему нервы тратить?
– Кушай, дорогая. Когда она голодает, у нее характер портится.
Сказано было для Василисы.
- У меня чудесный характер! – возмутилась Марья.
- Не спорю. Но от голода он становится чуть менее чудесным.
- Пирогов не обещаю, но… Ляля! – крик разнесся по дому. – Чай есть?
- Есть. Я же заварил.
- Дорогой, ты заварил не чай, ты заварил, пожалуй, чужой мусор. А это невежливо.
- Почему?
- Может, это был особо ценный мусор.
перед лошадьми, если подумать, извиняться куда как легче, чем перед людьми.
Мужчины отчего-то полагают, что без их помощи и участия женщина всенепременно пропадет. Даже если она до того жила не один год и не пропадала. Но вот стоит им появиться в жизни, сразу это пропадание начинается.
- Он за вами ухаживает?
- Не думаю, - Нюся похлопала себя по щечкам. – Да и… замуж за него я тоже не собираюсь. Просто нам весело… молодость, она же для веселья, так?
- Так.
- Тогда я танцевать, а вы туточки посидите. В тишине. В старости, я слышала, тишину очень даже ценят.
– Свету не сотворите?
- Боюсь, что не могу.
- Я матушке тоже сказала, что вы не маг. Никак не можете магом быть.
- Почему?
- Морда уж больно тоскливая и страшная.
- Бабушка моя пять лет гробовые собирала. А вы уже начали?
- Нет пока.
- Это зря.
- Мне матушка все уши прожужжала, мол, какой кавалер, - она закатила очи и потрогала ресницы. – Тушь не осыпалась?
- Нет.
- Чудесно… а я ей говорю, что вы уже старый. Вам не о свадьбе думать надо.
- А о чем?
- О похоронах. Что вы улыбаетесь? Это ведь непростое занятие, похороны. Знаете, сколько всего переделать надо, чтобы человека похоронить прилично?
- Боюсь, - все же счел нужным уточнить Демьян. – Я уже несколько староват для всякого рода… романтик.
- Это точно, - охотно отозвалась Нюся. – Не бойтесь. Я не собираюсь за вас замуж идти.
Демьян мысленно вздрогнул.
А потом подумал, что это да, это ему повезло, ибо, чуялось, соберись вдруг Нюся, остановить ее было бы непросто.
она лишь прижалась к плечу и глядела снизу вверх. Ресницы ее трепетали крыльями бабочки. А губки вытянулись, отчего нарисованное сердечко сделалось еще более узким.
А ведь красивая же девочка.
Отмыть бы.
когда это предупреждение удерживало женщину от глупостей любви?
каждый человек полагает,
что уж он-то точно умнее прочих, что с ним не случится этакого несчастья или какого другого.
умному и молчания довольно.
грабить революционеры всегда любили, оправдывая грабежи высокими словесами
Вязью слов можно добиться многого. Опутать, одурманить… сколько их Демьяну встречалось таких вот, одурманенных, поверивших чужим клятвам и не растерявших веры даже когда обман раскрылся.
порой излишек свободы вредит куда больше ее недостатка.
Да, в нынешнем мире, конечно, не все ладно, и многое стоит изменить, однако ума его не доставало, чтобы понять, как оным переменам поспособствует чья-то смерть.