Ничего не может быть приятнее, как жить в уединении, наслаждаться зрелищем природы и почитать иногда какую-нибудь книгу…
Иной раз, право, мне кажется, что будто русский человек — какой-то пропащий человек. Нет силы воли, нет отваги на постоянство. Хочешь все сделать — и ничего не можешь. Все думаешь — с завтрашнего дни начнешь новую жизнь, с завтрашнего дни сядешь на диету — ничуть не бывало: к вечеру того же дни так объешься, что только хлопаешь глазами и язык не ворочается; как сова сидишь, глядя на всех, — право и этак все.
Бесчисленны, как морские пески, человеческие страсти, и все не похожи одна на другую, и все они, низкие и прекрасные, вначале покорны человеку и потом уже становятся страшными властелинами его.
"И какой же русский не любит быстрой езды?"
Ему нравилось не то, о чём читал он, но больше самое чтение, или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз чёрт знает что и значит.
Довольно из десяти сторон иметь одну глупую, чтобы быть признану дураком мимо девяти хороших.
Увы! Толстые умеют лучше на этом свете обделывать дела свои, нежели тоненькие. Тоненькие служат больше по особенным поручениям или только числятся и виляют туда и сюда; их существование как-то слишком легко, воздушно и совсем ненадёжно. Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а всё прямые, и уже если сядут где, то сядут надёжно и крепко, так что скорей место затрещит и угнётся под ними, а уж они не слетят.
Как с быком не биться, а молока от него не добиться.
Таков уже русский человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы хотя одним чином был его повыше, и шапочное знакомство с графом или князем для него лучше всяких тесных дружеских отношений.
Приятный разговор лучше всякого блюда.
«Позвольте вас попросить расположиться в этих креслах», сказал Манилов. «Здесь вам будет попокойнее».
«Позвольте, я сяду на стуле».
«Позвольте вам этого не позволить», сказал Манилов с улыбкою.
Неужели вы полагаете, что я стану брать деньги за души, которые в некотором роде окончили своё существование?
... И в церкви не было места. Взошел городничий — нашлось. А была такая давка, что и яблоку негде упасть.
... если приятель приглашает к себе в деревню за пятнадцать вёрст, то значит, что к ней есть верных тридцать.
Поди ты сладь с человеком! Не верит в бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет.
Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа.
... женщины, это такой предмет <...> просто и говорить нечего! <...> Одни глаза их такое бесконечное государство, в которое заехал человек — и поминай как звали! Уж его оттуда ни крючком, ничем не вытащишь.
Я их знаю всех: это все мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет.
Страх прилипчивее чумы.
Господи боже! Какое необъятное расстояние между знанием света и умением пользоваться этим знанием!
— Если вы хотите разбогатеть скоро, так вы никогда не разбогатеете; если же хотите разбогатеть, не спрашивая о времени, то разбогатеете скоро.
Весьма опасно заглядывать поглубже в дамские сердца.
Вы боитесь глубоко устремленного взора, вы страшитесь сами устремить на что-нибудь глубокий взор, вы любите скользнуть по всему недоумевающими глазами.
Эх, русский народец! Не любит умирать своей смертью!
Легкомысленно непроницательны люди, и человек в другом кафтане кажется им другим человеком.