Это поучительная история о простом учителе гимназии Беликове. Сей человек добровольно загнал себя самого в футляр, как в физическом смысле — в любую погоду был под зонтом, в калошах, отгораживался от улицы высоким воротником, так и в духовном — всю свою жизнь он проводил отгораживаясь от мира, кутаясь и страшась «Как бы чего не вышло». Но вот коллеги по гимназии, изнуренные его обществом, решили его сосватать, а далее, что же все таки из этого вышло…
— И еще я имею кое-что сказать вам. Я давно служу, вы же только еще начинаете службу, и я считаю долгом, как старший товарищ, предостеречь вас. Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно неприлична для воспитателя юношества.
— Почему же? — спросил Коваленко басом.
— Да разве тут надо еще объяснять, Михаил Саввич, разве это не понятно? Если учитель едет на велосипеде, то что же остается ученикам? Им остается только ходить на головах!
Хорошо бы забыться, умереть, стать воспоминанием.
Хохлушки только плачут или хохочут, среднего же настроения у них не бывает.
Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу с ее избами, стогами, уснувшими ивами, то на душе становится тихо; в этом своем покое, укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горя, она кротка, печальна, прекрасна, и кажется, что и звезды смотрят на нее ласково и с умилением, и что зла уже нет на земле и все благополучно.
В любовных делах, а особенно в женитьбе, внушение играет большую роль.
Людей, одиноких по натуре, которые, как рак-отшелышк или улитка, стараются уйти в свою скорлупу, на этом свете не мало.
Чего только не делается у нас в провинции от скуки, сколько ненужного, вздорного! И это потому, что совсем не делается то, что нужно.
Матушка природа есть книга, которую надо читать и видеть.
Придет к учителю, сядет и молчит, и как-будто что-то высматривает. Посидит этак, молча, час-другой и уйдет. Это называлось у него "поддерживать теплые отношения с товарищами"...
Для большинства наших барышень за кого ни выйти, лишь бы выйти.
— А разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт — разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор — разве это не футляр?
...Видеть и слышать, как лгут, и тебя же называют дураком за то, что ты терпишь эту ложь; сносить обиды, унижения, не сметь открыто заявить, что ты на стороне честных, свободных людей, и самому лгать, улыбаться, и всё это из-за куска хлеба, из-за тёплого угла, из-за какого-нибудь чинишка, которому грош цена, - нет, больше жить так невозможно!
Как бы чего не вышло...
Ах, свобода...
)))
Когда мы возвращались с кладбища, то у нас были скромные постные физиономии; никому не хотелось обнаружить этого чувства удовольствия, — чувства, похожего на то, какое мы испытывали давно-давно, еще в детстве, когда старшие уезжали из дому и мы бегали по саду час-другой, наслаждаясь полною свободой. Ах, свобода, свобода!…