Любая вера время от времени нуждается в испытании.
Сентиментальная музыка обладает способностью увлекать слушателя одновременно куда-то назад и куда-то вперед, и ты в то же время испытываешь тоску по прошлому и преисполняешься надеждами на будущее.
Ты сама наверняка не раз видала, как молодые представители среднего класса, замечающие понемногу, что жизнь не оправдывает связанные с ней ожидания, бузят в ресторане, клубе или баре: мол, посмотрите на меня! Я совсем не такой зануда, как вы могли бы подумать! Кто-кто, а уж я-то умею оттянуться! Лично мне их жалко. Сам я, к счастью, научился угрюмо отсиживаться дома.
До меня только теперь доходит, как это здорово, когда что-нибудь случается – дома ли, на работе, а без этого начинаешь зацикливаться чёрт знает на чём. Живя в Боснии, я бы не воспринимал отсутствие подруги как конец света, но здесь, в Крауч-Энде, воспринимаю. Чтобы тебя не сносило течением, нужно побольше балласта; нужно, чтобы вокруг были люди, чтобы что-нибудь происходило, иначе жизнь напоминает фильм, на съёмки которого не хватило денег, и поэтому нет ни декораций, ни натурных съёмок, ни второстепенных персонажей, и только какой-то малый пялится в камеру, и ему нечего делать и не с кем поговорить; ну и кто поверит в достоверность этого образа? Мне необходимо больше фактуры, больше суматохи, больше деталей, чтобы сегодня-завтра не полететь в тартарары.
Я хочу стать гармоничным существом, не изуродованным язвами гнева, досады и чувства вины.
Моя гениальность, если это слово здесь уместно, состоит в умении поместить кучу заурядных качеств в одну компактную упаковку.
Я понимаю все, что уже произошло, – я вообще большой специалист по прошлому. И только настоящее решительно не поддается пониманию.
Всё, пора из подслеповатого, бессловесного, сентиментального олуха превращаться в изощрённого потнорукого соблазнителя.
Однако следующие несколько минут я с нежностью оглядываюсь на дни, проведённые мною в образе сентиментального олуха, — они кажутся мне бесконечно привлекательнее следующей моей инкарнации, в которой я стану Мужчиной Без Принципов.
В первую очередь страх смерти мешал мне завязать постоянные отношения с женщиной, потому что, завязав постоянные отношения, ты начинаешь зависеть от нее, и когда она умрет – а они все, как правило, умирают, кроме разве каких-то совсем уж исключительных случаев вроде того, скажем, что ты соединил жизнь с героиней научно-фантастического романа… короче, тогда ты сильно влип. Умереть первым, должно быть, и не так плохо, но жить с постоянной заботой о том, как бы умереть первым, – такая перспектива меня совсем не вдохновляет.
Накануне назначенной встречи с Кэролайн у меня обнаруживаются все хрестоматийные симптомы влюблённости: я теряю аппетит, много времени провожу в мечтательном оцепенении, не могу вспомнить, как она выглядит. Платье, ботинки, чёлку — всё это помню, но лицо остается белым пятном, которое я заполняю деталями, взятыми напрокат неизвестно у кого: пухлыми ярко-алыми губами, хотя приглянулась она мне прежде всего скромной красотой английской умницы; миндалевидными глазами, при том что она вроде бы не снимала тёмных очков; мраморно-белой кожей, несмотря на замеченные мной веснушки. Я знаю, при следующей встрече меня сначала постигнет минутное разочарование, — то есть что, ИЗ-ЗА ЭТОГО я забыл обо всём? — а потом я найду новые поводы для восхищения: сам факт того, что она вообще пришла; чувственный голос, острый ум, чувство юмора, что-нибудь ещё. А потом, в промежутке между второй и третьей встречами, родятся новые мифы.
Вечно так: если перестал с кем-то спать, правильного подхода к этому человеку уже не найти. С какой стороны ни пробуй.
У многих безупречный музыкальный вкус, но они не читают книжек, многие читают книжки, но при этом страдают ожирением, многие симпатизируют феминисткам, но носят идиотские бороды, у многих чувство юмора как у Вуди Аллена, но и внешность в него же. Одни слишком много пьют, другие полоумеют, сев за руль, или любят подраться, или кичатся деньгами, или употребляют наркотики. Я же ничего такого не делаю: то есть, если я и нравлюсь иногда женщинам, это не из-за присущих мне достоинств, а благодаря тем недостаткам, коих я лишен.
Мы с Лорой приезжаем в гости к моим родителям, и сразу возникает ощущение, что визит наш какой-то официальный, словно мы собираемся о чём-то им объявить. Мне кажется, это ощущение исходит от них, а не от нас. Мама надела платье, а отец не убегает то и дело производить дурацкие манипуляции со своим непотребным домашним вином и даже ни разу не тянется к телевизионному пульту; он спокойно сидит в кресле, слушает и задаёт всякие вопросы, так что при неполном освещении может даже сойти за нормального человека, беседующего с гостями.
Взрослых беспокоит, что маленькие дети играют в войну, а подростки смотрят на видео жестокие фильмы; мы опасаемся, что они воспримут как должное культ жестокости. Но почему-то никому не приходит в голову обеспокоиться тем, что дети беспрерывно слушают песенки о разбитых сердцах, отверженной любви, страданиях и муках утраты. Самые несчастные из моих знакомых – те, что больше всего на свете любят поп-музыку; я не уверен, сделала ли их такими музыка, но знаю наверняка: слезливые песенки они начали слушать задолго до первых обрушившихся на них несчастий.
Действительно, не стоит надеяться на длительные отношения, если ваши с партнершей музыкальные соображения практически ни в чем не пересекаются, а ваши любимые фильмы, окажись они на одной вечеринке, даже не подошли бы друг с дружкой поздороваться.
Похоже, поставив на первое место музыку (то же, по-моему, верно в отношении литературы, кино, театра – всего, что заставляет человека переживать), уже невозможно разобраться с личной жизнью, начать относиться к ней как к чему-то окончательно оформленному. Может быть, все мы – те, кто изо дня в день вбираем в себя чужие эмоции, - живем под слишком высоким напряжением и в результате теряем способность просто быть довольными: нам подавай либо несчастье, либо восторженное до поросячьего визга, счастье, но обоих этих состояний очень трудно достичь в рамках стабильных и прочных отношений.
В депрессии есть свои прелести: имеешь полное право вести себя как последний гад.
Все мои друзья, по сути, никакие не друзья, а просто люди, чьи телефоны я пока еще не потерял.
Вот теперь-то я понимаю, что такое бросить по-настоящему: это когда даже десять лет спустя она не желает тебе перезвонить.