Чем более насыщенными и "фантастическими" становились наши ночи, тем глубже погружались в грезы мои рабочие дни.
Когда боль мне причинял он, разница между болью и удовольствием стиралась, превращая их в две стороны одной медали: различные по достоинству, но равные по силе воздействия, достаточного, чтобы возбудить меня, они давали единый результат. Поскольку боль была прелюдией и неизменно означала, что – неважно когда, может быть, несколько часов спустя – наступит оргазм, я вскоре поняла, что жду ее, как ждала бы, например, что он будет ласкать мою грудь, жду, как чувственного переживания, как непременной составляющей секса.
И на всякий случай: если все-таки убьешь меня,то тебе придётся искать другую,а где ещё найдётся такая,как я?
...А что, если я нашла наконец что-то совершенное? "Всегда", "никогда", "вечно", "бесконечно": я вечно буду его любить, буду любить бесконечно, никогда не перестану и всегда буду делать то, что он говорит, - можно ли найти более суровую религию?"
Мы, подобно рассказчику, знаем, каков будет финал истории. Ее будущее еще не до конца просматривается, но интуиция подсказывает, что добром это не кончится.
«Тебе это и правда необходимо, – сказал он. – Ты одержима этим так же, как я. Иногда посреди дня я возбуждаюсь и долго не могу успокоиться, представляя, как далеко мы можем зайти».
Наши вечера ничем не отличались друг от друга. Он наполнял для меня ванну, раздевал меня, надевал на меня наручники. Пока он переодевался и готовил обед, я лежала в ванне. Когда я хотела выйти из ванны, я звала его. Он меня поднимал, тщательно намыливал, мыл и вытирал. Потом снимал с меня наручники и надевал на меня одну из своих рубашек – белую, розовую или голубую поплиновую, которые обычно носят с пиджаком и рукава которой были мне длинны, причем каждый вечер чистую, только что принесенную из китайской прачечной. Потом снова надевал на меня наручники.
Каждый день я видела новый фильм, фильм без сюжета, или с сюжетом настолько слабо намеченным и неопределенным, что он меня не трогал; это были часы, украденные у действительности, чуждые тому, что действительно было значимо в моей жизни, – ночам, имевшим, в отличие от дней, неумолимо логичный и живой «сюжет».
Да, ночи были действительностью: острые, как бритва, ослепительно яркие и четко очерченные. Разные пейзажи, разные страны: жара, страх, холод, удовольствие, голод, страдание, желание, всепоглощающее, сметающее все наслаждение.
Мое тело не имело ко мне никакого отношения. Оно было всего лишь приманкой, бутафорией – он мог использовать его, как ему было угодно, чтобы возбудить нас обоих.
Мой дневной распорядок оставался прежним: я была независимой женщиной, сама зарабатывала себе на жизнь… принимала решения, самостоятельно делала выбор. Но ночные правила гласили: я беспомощна, зависима, неспособна обслуживать себя. От меня не ждали никаких решений, на мне не лежало никакой ответственности. Выбора у меня не было
Позади – годы бесконечного притворства. Симуляции экстаза и жалкое, скудное ощущение контроля: пых-пых-пых… «О-ох, дорогая». Всего несколько лет назад один мужчина шептал своему лучшему другу, когда я переступала порог гостиной: «В постели – бомба». А я ни разу не кончила с этим человеком, ни разу за десять месяцев нескончаемых потуг, но он все равно остался доволен. Я смотрела на него сверху вниз, тяжело дыша, пока он кончал: прикрытые глаза, красное лицо, зато я контролирую ситуацию. И все. А этот может принять меня, взять меня, иметь меня, пусть забирает все, как же я этого жду.
...человеку больше ничего не нужно для счастья – только маленькая комната, наполненная паром, пахнущая лавандой и чуть-чуть мятой.
Все это время моя ежедневная жизнь днем оставалась такой же, как всегда: я была независима, сама оплачивала свои расходы (завтраки, плата за пустую квартиру, квитанции за газ и электричество, дошедшие до минимума), сама принимала решения, сама делала выбор. Но ночью я становилась полностью зависимой, полностью на чужом иждивении. От меня не ждали никаких решений. Я ни за что не несла ответственности, мне не приходилось выбирать.
Я это обожала. Я это обожала. Обожала. Правда. Я это обожала.
- Между нами такие отношения: пока ты со мной, ты делаешь то, что я тебе говорю.