Уж в этом-то они мастера, эти протестанты: помыкают нами как хотят и делают вид, будто оказывают нам огромное одолжение, а затем прикарманивают наши денежки, не сказав ни словечка благодарности…
Странно, подумал он, что человек тратит время на то, чтобы так тщательно приодеться и привести себя в порядок, в то время как на полу его библиотеки лежит труп зарезанного и кастрированного священника.
Страффорд рассеянно задался вопросом, сколько раз необходимо сделать кастрацию, чтобы тот, кто её проводил (кем бы он ни был), мог считаться профессионалом. Бывают ли вообще профессиональные кастраторы вне сферы животноводства?
Он наш Гаргантюа – или правильнее будет назвать его Пантагрюэлем? С тех пор, как я прочитал эту книгу, прошло много лет. Я зову его Жутким Парнишей. Это я любя, вы же понимаете.
Он достал портсигар и протянул его Страффорду. – Нет, спасибо. – Не курите, не желаете, чтобы ваш приятель заказал вам выпивки? А вы не совсем обычный сыщик – или я читал не те детективы?
Пальто и перчатки он принял, но от войлочной ушанки отказался. Существовали всё-таки какие-то границы, и шляпа а-ля Шерлок Холмс находилась далеко за их пределами.
Первая черта, которая бросалась в глаза во внешности Дженкинса, – это его плоская голова. Выглядела она так, будто её верхушку срезали начисто, словно тупой конец варёного яйца. Как так вышло, задавались вопросом люди, что в таком тесном черепе вообще нашлось место для мозга хоть какого-то размера?
На мероприятии царила праздничная атмосфера. Люди сбивались в кучки, курили и отпускали шуточки. Полковник Осборн пожертвовал на нужды группы три бутылки алжирского вина, из которого миссис Даффи сделала пунш с гвоздикой, полосками апельсиновой цедры и ломтиками яблок, каковой вынесла в металлическом самоваре и поставила на перевёрнутый деревянный ящик у подножия крыльца.
Телефон, древний, с трубкой и рожком, в который надо было говорить, держали на столике в нише на выходе из холла, за портьерой из поеденного молью чёрного бархата, словно это была вещь сомнительного вкуса, а потому её надлежало хранить в тайне от чужих глаз.
Одно из главных удовольствий сельской жизни – возводить напраслину на соседей и наносить удары в спину тем, кто богаче и знатнее.