— Как ты думаешь, зачем она взлетела, Пирамида эта? — спросил Тополь.
— Ты бы лучше спросил, как она взлетела… — задумчиво сказал я.
— Вот это мне как раз совершенно до фени! Я понимаю, что сто тысяч тонн цемента, висящие в воздухе, не каждый день увидишь. Но Зона научила меня вот чему: физика физикой, а прагматика — прагматикой. То есть, грубо говоря, по фигу как, главное — зачем!
Я размышляю о том, как это тяжело - потерять мечту. Пусть даже посредством её осуществления.
-Умный сам поймет, а дураку... дураку что? Ему силком не вдолбишь.
Народу правда нужна, а ее все хоронют, закапывают. Гутарют, что она давно уж покойница.
Все предметы вокруг были отчетливо и преувеличенно реальны, — так бывает, когда не спишь всю ночь.
Сделанного не воротишь, уроненной слезы не поднимешь...
Ишь ты, моль в юбке!
"И вот сроду люди так, – думал Григорий, выходя из горенки. – Смолоду бесются, водку жрут и к другим грехам прикладываются, а под старость, что ни лютей смолоду был, то больше начинает за бога хорониться."
Память вылепила неясные,стертые временем, бесконечно дорогие и чуждые линии лица. С внезапно забившимся сердцем он попытался восстановить его таким,каким видел в последний раз,искаженным от боли,с багровым следом кнута на щеке,но память упорно подсовывала другое лицо,чуть склоненное набок,победно улыбающееся. Вот она поворачивает голову,озорно и любовно,из-под низу разит взглядом огнисто-черных глаз,что-то несказанно-ласковое,горячее шепчут порочно-жадные красные губы,и медленно отводит взгляд,отворачивается,на смуглой шее два крупных пушистых завитка... их так любил целовать он когда-то...
Григорий вздрагивает. Ему кажется,что он на секунду ощутил дурнопьянный,тончайший аромат Аксиньиных волос; он,весь изогнувшись,раздувает ноздри,но... нет! это волнующий запах слежалой листвы. Меркнет,расплывается овал Аксиньина лица. Григорий закрывает глаза,кладет ладони на шероховатую землю и долго,не мигая,глядит,как за поломанной сосной,на окраине неба голубой нарядной бабочкой трепещет в недвижном полете Полярная звезда.
Сытый голодного не разумеет.