Против воли ожили воспоминания, от которых я отгораживался столько лет: Голубой Город, Сигрлинн и я, днями и ночами творящие вместе, молодые, неразделимые, счастливые...
- Я ведь спас тебя, - глядя прямо в глаза с вертикальным зрачком, сказал Гудмунд. - Даже дикий зверь знает, что такое благодарность.
- Ты спас меня? А может, это я прикрывала тебе спину?
Гудмунд опешил;
- Судьба любит играть в кошки-мышки, обольщая призраком легкой удачи.
Невольно зажмурился и шагнул через порог. Знакомый, знакомый до боли, едва ощутимый запах своего жилья; он не выветрился, несмотря ни на что...
Да, здесь ничего не изменилось. Подле широкого окна во всю стену - сделанные из древних древесных пней три кресла, подарок лесных троллей времен еще до их одичания, овальный стол в середине, в углу - стойка с мечами и копьями, арбалетами и шлемами - клинки матово поблескивают, словно вчера начищенные, и те же книги на полках, написанные мной и мной собранные. Все как было, и не скажешь, что прошло столько времени, даже пыли нигде нет.
Приходилось поторапливаться — вечность имеет обыкновение проходить очень быстро.
Неосуществленное рождает чуму, подтачивает силы. Следуй своим желаниям - и ты будешь всегда прав.
— Так что же, мы теперь, выходит, с тобой Боги, брат Хедин?— Да, — помолчав, ответил я.— И ты понимаешь, что это значит?— Да. Мы с тобой — пленники на невесть сколько тысячелетий, пока не появится некто, еще более сильный или дерзкий, и не свергнет нас...
Танго-свет, – подумал Майк. – Свет, который заставляет мертвых подниматься из могил и танцевать танго
Если звуки музыки и долетали до окна, комната крала мелодию, оставляю мерное гудение. Так гудел бы ветер, в дыре, пробитой в шее мертвеца, или в кувшине, наполненном отрубленными пальцами.
Майк был законченным рационалистом, но это не мешало ему оставаться человеком.