Ведь самое страшное на свете – быть злым. А счастье достается добрым.
Женщины, — многозначительно произнес он, пригладив усы. — Они запоминают каждую твою оплошность,
чтобы потом размахивать ею в спорах, как флагом.
— И что делать?
— Не косячить, — коротко ответил Баг. — Не давай ей это страшное оружие, друг. Не ошибайся. Да еще так мощно.
Если ты на самом деле влюбился, Гриша, то ты изменишься ради нее. Все меняются. Когда любят, а не просто хотят купить.
Чем же тебе так сильно насолил твой Антошка, что ты ему столь отчаянно мстишь?
Я помолчала. Говорить или не говорить, вот в чем вопрос… не отвяжется же.
— Ничего особенного, он просто изменил.
Сказала я это уже совсем спокойно, почти отстраненно, однако, волшебные руки босса остановились, и он настороженно спросил:
— И… это все?
— Все, — не поняла я его удивления.
— А ты страшный человек, Олеговна. Боюсь представить, что ты устроишь тому, кто тебе, к примеру… на ногу наступит.
В городах мы все привыкли казаться лучше, чем мы есть, маскирую себя настоящих за
дорогими брендами и кичась суммами на банковских счетах.
Когда любишь, о любви говорить легко. А сказав раз, словно печать срываешь. Потом остановиться трудно.
И я падаю в эту ловушку, как беззащитный кролик. Проваливаюсь вместе с ушами, шкуркой и
пушистым хвостом. Ныряю в поцелуй на такую глубину, откуда подводные лодки не всегда всплывают.
– Нужно рассказать девушке Варе, какой ты оболтус и раздолбай, – незлобно ворчит брателло.
– Она знает, – вздыхаю радостно.
– Тогда я тебя поздравляю. Значит, это любовь. Только влюблённые женщины способны прощать нам и
особенности мерзких характеров, и недостаток ума или мышечной массы.
У неба, как и у жизни, разные краски. Нужно лишь правильно выбрать единственную, только свою,
уникальную палитру, чтобы рисовать шедевральные картины собственных мечтаний, желаний, открытий и надежд.
Смахивает пальцами мои слезинки, но куда ему остановить эту поливочную машину,
что живёт во мне и выдаёт на-гора тонны солёных волн.