Я подозрительно сощурила глаза. А у Богданы взгляд стал, будто она решила рентгеном работать.
Страшнее женской логики только женская солидарность.
Моя мама, земная мама, не раз говорила мне, что в каждом человеке есть две стороны: темная и светлая. И в те или иные моменты своей жизни мы хоть чуточку, но разные — разная комбинация этих сторон в нас.
— Есть то, что дороже изначальной тьмы…
— Ты не сделаешь этого, ты блефуешь, — Аланар явно начал нервничать, но перебороть у него не получалось.
— Дороже власти… — мерцание Джорина все усиливалось.
— Останови это! Ты же сам сгинешь вместе со мной!
— Дороже бессмертия…
Вопль Аланара оглушил настолько, что я едва услышала последнее слово Джорина.
«Семья» — звучало эхом в моих мыслях…
«Семья» — отражалось от багровых сейчас стен…
«Семья» — так и читалось в улыбке моего хранителя, последнем его взгляде на меня…
Но наравне с откровенной притягательностью зашкаливала и не менее откровенная опасность. Вот только я почему-то воспринимала ее не как угрозу, а больше как нерушимую гарантию, что рядом с ним можно никого и ничего не бояться. Кроме него самого.
— Что, так и будешь молчать? — мрачно смотрел на него Амир.
— Я буду молчать до тех пор, пока молчать не перестанет твоя совесть! Пусть уж она сначала с тобой заговорит, если вообще существует!
Кто не опускает рук, тот рано или поздно добивается желаемого, конечно если цель реальная.
Не знаешь как делать, поступай правильно...
Несчастлива она замужем. Это как клеймо на лбу, не спрячешь. Знаешь, сколько я таких трусливых видела? Сидит за дураком мужем, как за частоколом. Из щели на других, нормальных мужиков посматривает. Те даже пальцем манят к себе, уговаривают. Она — нет, неможно моего убогонького бросить.
Несчастлива она замужем. Это как клеймо на лбу, не спрячешь. Знаешь, сколько я таких трусливых видела? Сидит за дураком мужем, как за частоколом. Из щели на других, нормальных мужиков посматривает. Те даже пальцем манят к себе, уговаривают. Она — нет, неможно моего убогонького бросить.