Симон жил плохо. И это было хорошо. Потому что, если бы Симон жил хорошо, ему было бы еще хуже: быть счастливым недостойно, считал Симон. <…> Как и миллионы сограждан, Симон жил эмигрантом в своей отчизне, повернувшейся на переломе эпох к Симону задом, а к людоедам передом, и даже перчатка у Симона, как у эмигрантов Набокова, была всегда овдовевшая.
Может, поехать в Райск?.. — подумал Симон. Но нельзя дважды вступить в одну и ту же реку — чревато: можно вступить во что-то другое. Во что всегда вступает Симон, заглядевшись на небо. Да и потом — нужны деньги. А откуда у интеллигентного человека могут быть деньги?
Но дождь не дождь, а как, оказавшись в Венеции, не прокатиться в гондоле? Хотя лезть в нее и плыть под проливным дождем, сказать по правде, не очень хотелось. Но надо, потому что потом соотечественники строго взыщут это впечатление. Сережа Сумка влез в гондолу — а дождь проливной, зябко! — откуда-то на голове у Сумки взялась шапка-ушанка со спущенными ушами, а кругом плывет по каналам мусор, непотребность — лепота-а! Сережа Сумка в ушанке честно пытается наслаждаться — получается плохо, а тут еще промокший с головы до пят гондольер, с ненавистью глядя на Сережу Сумку, спрашивает:
— Спеть?
Симон долго ждал, что кто-то придет и погубит его жизнь. Но никто не являлся, и Симон был одинок.
Власть - это наиприятнейшее чувство, особенно власть над врагами.
Людям свойственно ненавидеть тех, кто лучше их.
- Тебе не нравятся лысые мужчины?
- Нет, что ты. Ответила она совершенно серьезно. То есть я не знаю, какие мужчины мне нравятся. Может быть, мне нравятся мужчины с шевелюрой, но к тебе это не имеет никакого отношения. Я тебя люблю.
Правду говорят, хочешь сделать человеку хорошо, сделай плохо, а потом верни как было.
Трус не тот кто боится, а тот кто не желает бороться со страхом
Почечуев трагик и по профессии и по натуре: сильные выражения, сопровождаемые биением по груди кулаками, ему очень к лицу.