-Что это ты, шодан? – спросил Чайка, когда я в досаде хлопнул себя по лбу. – Мух вроде нету…
– Не обращай внимания, это он так мозги на место ставит, – хихикнула Фергия.
-Как ты выносишь такую болтливую женщину? – тяжело вздохнула змеедева, обращаясь ко мне, и я ответил:
– Это же не моя женщина. Пускай говорит, сколько хочет, я не обязан ее слушать.
– Однако слушаешь и слушаешься.
Я так недавно снова почувствовал вкус к жизни, что опасался снова его утратить. И мне стало мало привычного дома и негромкой перебранки слуг на кухне, и сонных от жары шуудэ… и даже Аю, всегда неизменной, как громадные каменные статуи посреди степи, неведомо когда и кем вытесанные. Она рассказывала о них, я помню…
Мне бы взять и полететь, куда глаза глядят, как я делал это тридцать лет назад, наведаться в Арастен, хорошенько покутить в Стальвии… но я не мог. Боялся взлететь, и это было хуже всего. Нет, вру: хуже всего то, что я не осознавал этого, жил себе в спокойной дреме… А потом меня разбудили. Пинком под ребра, да, очень бодрит, не хуже ведра холодной воды на голову.
... каково это: всю жизнь дожидаться единственной встречи, – задумчиво ответила Фергия. – Не зная, с кем, не зная, когда она состоится…
– Это жестоко, – сказал я ...
Возьми мне десяток слив, Ургуш! Скажи, для колдуньи из Проклятого оазиса, потом расплачусь!
Посмотрела на меня и добавила:
– Хоть на фруктах сэкономлю, пока свои не поспеют…
– Это как же?
– А вы полагаете, многие осмелятся прислать мне счет?
-Я сделал, что мог, – сказал я, тщательно выбирая слова, – и Оталь сам прекрасно понимает, что искать следы в пустыне… это даже не иголка в стоге сена!
– Конечно, – тут же вставила Фергия. – Сено можно сжечь, просеять золу и найти эту несчастную иголку. Дел-то…
-Она обычно возле могилы Мадри, там, в рощице, – махнула рукой Фергия. – Иногда приходит, сидит на крыльце, молчит. И я молчу. Это, знаете ли, важно, когда у тебя есть кто-то, с кем хорошо помолчать вдвоем, каждому о своем.
Я устала. Устала быть одна и только вспоминать, вспоминать без конца. Я пробовала вернуться в те края, где мы бывали с Мадри, но не ощутила ничего: ни радости, ни грусти. Солнце не греет, дождь не мочит… Так будет вечно, а целая вечность пустоты ничем не лучше смерти.
– Смотрите, – разбила я молчание. – Я не шучу, Лауринь, смотрите внимательно. Второй раз вы такого можете и не увидеть!
– Потому что и первого не переживу? – огрызнулся он, но взглянул, куда я указывала.
Все верно. Нужно доверять своему чутью, интуиции, которая никогда меня не подводила. Верить себе и делать то, что считаешь должным, и не жалеть о том, что сделал или не сделал, потому что это твой выбор, и принимать его нужно таким, каков он есть. Так, кажется, говорил мне десять лет назад тогда еще лейтенант Лауринь? Той ночью, когда мы сидели у костра в лесу и он рассказывал мне о своей вере. О Забытом. И, помнится, я еще подумала, что сама живу по тем же заветам, хоть и не принадлежу официально ни к одной из религий… А Власий прав: богов много, но людей еще больше, пока докричишься до высших сил, время будет упущено. Может, боги и существуют, доказательств тому немало, и уважать их нужно, только перекладывать на них принятие решений нельзя!