Мои цитаты из книг
Для нашего брата неудачника и лишнего человека все спасение в разговорах.
Иван Андреевич Лаевский живет и работает в южном приморском городе с Надеждой Федоровной, которая ушла от мужа. В один из дней Лаевский, разоткровеничавшись, поделился с своим приятелем, военным доктором Самойленко, своей проблемой — он разлюбил свою сожительницу,Надежду Федоровну, и более того, его потянуло обратно на север, в родной Петербург…
Жениться без любви так же подло и недостойно человека, как служить обедню не веруя.
Иван Андреевич Лаевский живет и работает в южном приморском городе с Надеждой Федоровной, которая ушла от мужа. В один из дней Лаевский, разоткровеничавшись, поделился с своим приятелем, военным доктором Самойленко, своей проблемой — он разлюбил свою сожительницу,Надежду Федоровну, и более того, его потянуло обратно на север, в родной Петербург…
Дар наш — наше сердце, исправленное по Его учению. Старик говорил о любви, о прощенье, о долге каждого утешить друга и недруга «во имя Христово»… И думается мне, что слово его в тот час было убедительно… Все мы понимали, к чему оно клонит, все его слушали с особенным чувством, как бы моляся, чтобы это слово достигло до цели, и у многих из нас на ресницах дрожали хорошие слезы…
Охота на медведей была очень распространённой забавой. Иногда оставшихся в живых медвежат содержали в неволе, а самым смышлёным и покладистым давали ещё больше свободы. Но беда такому из мишек, который провинился в этой роли живого развлечения.
Устин Петрович, иначе Жюстин, явился в своем чистеньком лиловом фрачке с серебряными пуговицами, и дядя отдал ему приказание, чтобы к завтрашней «садке», или охоте на Сганареля, стрелками в секретах были посажены Флегонт — известнейший стрелок, который всегда бил без промаха, а другой Храпошка. Дядя, очевидно, хотел позабавиться над затруднительною борьбою чувств бедного парня. Если же он не выстрелит в Сганареля или нарочно промахнется, то ему, конечно, тяжело достанется, а Сганареля убьет вторым выстрелом Флегонт, который никогда не дает промаха.
Охота на медведей была очень распространённой забавой. Иногда оставшихся в живых медвежат содержали в неволе, а самым смышлёным и покладистым давали ещё больше свободы. Но беда такому из мишек, который провинился в этой роли живого развлечения.
Молодые собаки, для практики которых осужден был умереть провинившийся Сганарель, были в огромном числе и все вели себя крайне самонадеянно, обнаруживая пылкое нетерпение и недостаток выдержки.
Охота на медведей была очень распространённой забавой. Иногда оставшихся в живых медвежат содержали в неволе, а самым смышлёным и покладистым давали ещё больше свободы. Но беда такому из мишек, который провинился в этой роли живого развлечения.
– Встань… поднимись! – сказал дядя. – Я тебя прощаю. Храпошка опять бросился ему в ноги. Дядя заговорил нервным, взволнованным голосом:
– Ты любил зверя, как не всякий умеет любить человека. Ты меня этим тронул и превзошел меня в великодушии. Объявляю тебе от меня милость: даю вольную и сто рублей на дорогу. Иди куда хочешь.
Охота на медведей была очень распространённой забавой. Иногда оставшихся в живых медвежат содержали в неволе, а самым смышлёным и покладистым давали ещё больше свободы. Но беда такому из мишек, который провинился в этой роли живого развлечения.
<...> В доме все не любили эту арфу и думали, что она говорит что-то такое здешнему грозному господину и он не смеет ей возражать, но оттого становится еще немилосерднее и жесточе… Было несомненно примечено, что если ночью срывается буря и арфа на башне гудит так, что звуки долетают через пруды и парки в деревню, то барин в ту ночь не спит и наутро встает мрачный и суровый и отдает какое-нибудь жестокое приказание, приводившее в трепет сердца всех его многочисленных рабов.
В обычаях дома было, что там никогда и никому никакая вина не прощалась. Это было правило, которое никогда не изменялось, не только для человека, но даже и для зверя или какого-нибудь мелкого животного. Дядя не хотел знать милосердия и не любил его, ибо почитал его за слабость. Неуклонная строгость казалась ему выше всякого снисхождения. Оттого в доме и во всех обширных деревнях, принадлежащих этому богатому помещику, всегда царила безотрадная унылость, которую с людьми разделяли и звери.
Охота на медведей была очень распространённой забавой. Иногда оставшихся в живых медвежат содержали в неволе, а самым смышлёным и покладистым давали ещё больше свободы. Но беда такому из мишек, который провинился в этой роли живого развлечения.
Жить такою привольною жизнью могли не все медведи, а только некоторые, особенно умные и кроткие, и то не во всю их жизнь, а пока они не начинали обнаруживать своих зверских, неудобных в общежитии наклонностей, то есть пока они вели себя смирно и не трогали ни кур, ни гусей, ни телят, ни человека.
Медведь, который нарушал спокойствие жителей, немедленно же был осуждаем на смерть, и от этого приговора его ничто не могло избавить.
Охота на медведей была очень распространённой забавой. Иногда оставшихся в живых медвежат содержали в неволе, а самым смышлёным и покладистым давали ещё больше свободы. Но беда такому из мишек, который провинился в этой роли живого развлечения.
<...> Но Ферапонт выходил не один: рядом с ним, крепко с ним обнявшись и положив ему на плечо большую косматую лапу, выходил и Сганарель… Медведь был не в духе и не в авантажном виде. Пострадавший и изнуренный, по-видимому не столько от телесного страдания, сколько от тяжкого морального потрясения, он сильно напоминал короля Лира. Он сверкал исподлобья налитыми кровью и полными гнева и негодования глазами. Так же, как Лир, он был и взъерошен, и местами опален, а местами к нему пристали будылья соломы. Вдобавок же, как тот несчастный венценосец, Сганарель, по удивительному случаю, сберег себе и нечто вроде венца.
Охота на медведей была очень распространённой забавой. Иногда оставшихся в живых медвежат содержали в неволе, а самым смышлёным и покладистым давали ещё больше свободы. Но беда такому из мишек, который провинился в этой роли живого развлечения.
В ту же минуту он взглянул на Жюстина и велел позвать сюда Ферапонта.
Тот предстал бледный, с подвязанной рукою.
– Стань здесь! – велел ему дядя и показал рукою на ковер.
Храпошка подошел и упал на колени.
– Встань… поднимись! – сказал дядя. – Я тебя прощаю.
Храпошка опять бросился ему в ноги. Дядя заговорил нервным, взволнованным голосом:
– Ты любил зверя, как не всякий умеет любить человека. Ты меня этим тронул и превзошел меня в великодушии. Объявляю тебе от меня милость: даю вольную и сто рублей на дорогу. Иди куда хочешь.
– Благодарю и никуда не пойду, – воскликнул Храпошка.
– Что?
– Никуда не пойду, – повторил Ферапонт.
– Чего же ты хочешь?
– За вашу милость я хочу вам вольной волей служить честней, чем за страх поневоле.
Охота на медведей была очень распространённой забавой. Иногда оставшихся в живых медвежат содержали в неволе, а самым смышлёным и покладистым давали ещё больше свободы. Но беда такому из мишек, который провинился в этой роли живого развлечения.