"Кто я есть?, — в который раз снова спросил я себя. — Советник? Не думаю. Царь и сам прекрасно с государственными делами справляется. Телохранитель из меня тоже никакой. <...> Гм. Подумаем… — и я стал перебирать в памяти, что мне удалось сделать за последний год. — Два конструкторских бюро и кое-какие социальные улучшения в жизни народа. Ну,… еще с десяток нововведений. Потом… разгром революционного движения в России, а так же двух военных мятежей. Инициатор нескольких десятков крупных уголовных процессов по делу государственных воров, купцов и промышленников. Создатель карательного органа, наподобие немецкого гестапо, из политической полиции. Да уж! Если так посмотреть, то я выгляжу при царе каким-то злым гением. Нет, слишком много пафоса! Думаю,… что больше похож на свирепого пса, охраняющего хозяйский дом, а если взять поправку на революционную терминологию, то на цепного пса самодержавия".
" – У нашего с вами мира, Светлана Михайловна, тысячи лиц. Они все разные, есть радостные, есть довольные, спесивые, ханжеские, счастливые. А есть уродливые лица. Поэтому просто считайте, что мир на какое-то время повернулся к вам своей уродливой ипостасью. Глянула она на вас, и пропала, растворившись во множестве своих обличий"
"Голод, как говорится, не тётка, а злой и вредный дядька."
"Ну, дарёному коню в зад… то есть в зубы, как говорится, не смотрят."
"Душа человека составлена, словно мозаика, из кусочков стекла и разноцветных камушков. Тысячи оттенков, тысячи вариантов фактуры. Вряд ли повторяется хотя бы один. И каждый камушек — другой человек. Его слова. Присутствие. Или запах травы в тот день, когда вы впервые встретились. Каждый человек — это множество камушков. И пока человек жив, мы добавляем их, меняем местами. Составляем мозаику. Каждый раз получается по-новому... Это пока человек жив. После его смерти камушки больше некому тасовать. Они остаются на одном месте. Они пылятся. Они тускнеют. И волна забвения, беспамятства сдвигает их, смывает, уносит в море... Навсегда. Каждый день мы забываем."
"Она пахнет бедой. Она пахнет жизнью, чистотой и яростью. Она пахнет юностью, длинными ногами под платьем, ступающими по земле упруго и нежно. Она проходит мимо меня, я снова чувствую этот запах. Запах мокрой воды и тревоги. Запах беды. Она пахнет молодостью, мокрой травой и смехом в ночи. Она пахнет сероглазым взглядом, обжигающим нутро. Она пахнет лепестками роз.
Она пахнет бедой. Когда она уходит, я все еще чувствую этот аромат. Так пахнет беда."
"Врагов вообще надо холить и лелеять, не забывая время от времени уничтожать. Враги сделают из тебя быстрого и умного человека, не пропустят ни одной твоей промашки или слабости."
"Что такое скорбь? Теперь я могу ответить. Скорбь подобна огромному листу золоченой меди. Одному из тех, что берут для обшивки корабельного днища. Огромный лист. И он такой… неудобный, что ли? Гулкий. Громоздкий. Как ни возьми, все неудобно. Или пальцы порежешь, или выронишь… И лист этот ни взять толком, ни перехватить. Ты его поднимаешь, держишь. Он срывается и углом – по горлу."
"Как бы ни прошла твоя жизнь, ее итог всегда знаменуется последним поступком. Поэтому все, что мы делаем, является лишь дорогой к последнему шагу."
" — Слушай, у тебя какое «ай-кью» в детстве было?
— А что, детство уже кончилось?"