Добро пожаловать в Новую Зеландию в самый разгар золотой лихорадки. Двенадцать человек — включая священника, аптекаря, издателя местной газеты, двух китайцев и туземца-маори — сходятся в задней комнате захудалой гостиницы обсудить несколько таинственных происшествий, в которые они так или иначе оказались впутаны: бесследно исчез фантастически удачливый юноша, которому принадлежит львиная доля местных участков, а в хижине умершего той же ночью бедного старателя обнаружился огромный золотой клад,...
Но как большинство остро чувствующих ранимых людей, Гаскуан не выносил чувствительности в других
Он обладал идеологией социального авангарда: никаких привязок, голова битком набита убеждениями и никто его не понимает (по крайней мере, так ему казалось).
Никому не нравится, когда его называют трусом, - меньше всего тому, кто откровенно трусит.
– Мы всю свою жизнь неотвязно думаем о смерти. Без этого развлечения мы, полагаю, ужас до чего соскучились бы. Судите сами: бояться нечего, упреждать нечего, любопытствовать не о чем. Время утратило бы всякое значение.
Одно из ключевых свойств сдержанности как раз сводится к тому, что она способна маскировать невежество в отношении всего самого низменного и пошлого...
По отечеству скучаешь - как не скучать-то? Но возвращаться не возвращаешься.
Здесь любой может начать все с чистого листа. Создать себя заново. Что это вообще такое - второе "я"? Что значит имя? Его подбираешь, как самородок с земли.
Блаженны нищие духом, и каждого из нас ждёт наследство куда более великое, нежели любой подарок в золоте.
Золотодобыча – дело грязное; человек начинает мыслить как вор.
— Проблема с красивыми женщинами в том, что они всегда знают, что красивы, и оттого нос задирают, — наконец изрек Клинч. — Мне подавай женщину, которая собственной красоты не сознает.
— Это глупая женщина, — пожал плечами Тауфаре.
— Не глупая, — возразил Клинч. — Скромная. Непритязательная.
— Не знаю таких слов.
Клинч взмахнул рукой:
— Говорит мало. О себе не болтает. Знает, когда придержать язык, а когда высказаться.
— Хитрая? — предположил Тауфаре.
— Нет, не хитрая, — покачал головой Клинч. — И не хитрая, и не глупая. Просто — благоразумная и молчаливая. И добродетельная.
— Кто эта женщина? — лукаво осведомился Тауфаре.
— Это ненастоящая женщина, — насупился Клинч. — Ладно, не бери в голову.
Как беззвучно вращается мир, если ты погружен в раздумья и одинок.
– Если бы призвали мой призрак, я был бы только счастлив, явился бы не раздумывая, – отозвался Мади. – Сдается мне, загробный мир – место довольно унылое.
– С чего вы взяли?
– Мы всю свою жизнь неотвязно думаем о смерти. Без этого развлечения мы, полагаю, ужас до чего соскучились бы. Судите сами: бояться нечего, упреждать нечего, любопытствовать не о чем. Время утратило бы всякое значение.
Куда доводам рассудка тягаться со страстью! – если страсть совершенно завладевает человеком, она становится сама по себе доводом.
Рассвет – время глубоко личное, вы не находите? Располагающее к одиночеству. Обычно так говорят про полночь, но мне кажется, что полночь – пора самая что ни на есть компанейская: все спят в темноте бок о бок.
– Что ж, если место, где ты родился, не может быть домом, значит дом там, куда ты надумал податься.
Как странно, размышлял А-Су позже, что жесты и мимика остаются прежними, в то время как тело меняется, ветшает и понемногу сдается старости: как будто жесты – это и есть подлинный сосуд, ваза для цветка-тела.
Есть большой мир, где своим чередом текут дни и часы и меняется пространство, и есть крохотный застывший мирок ужаса и тревоги; они заключены в друг друге, как сфера внутри сферы.
любовь – свободный дар, а любящие, соединившись, становятся равными половинками единого целого.
Овен не признает коллективного мнения, а Телец не поступится субъективностью. Близнецы – единственные в своем роде. Рак ищет первопричину, Лев – цель, а Деве нужен план, но над воплощением этих замыслов работают в одиночку. Лишь во второй половине зодиакального пояса мы начнем проявляться: в Весах – как понятие, в Скорпионе – как качество, в Стрельце – как голос. В Козероге к нам вернется память, в Водолее мы прозреем, и только в Рыбах, последнем и древнейшем из зодиакальных знаков, мы обретем самость и некую целостность.
Человек изнутри вынужден считаться с пешками — со всеми элементами системы. А человек снаружи волен договариваться с дьяволом напрямую.
Любая тайна неизменно укрепляет только что завязавшуюся дружбу, равно как и коллективное ощущение, что виноват кто-то посторонний.
Притчард был одинок, и, как большинству одиноких душ, ему везде мерещились счастливые пары.
‘I trust her because I love her,’ said Staines.
‘And how did you come to love her?’
‘By trusting her, of course!’
‘You make a circular defence.’
‘Yes,’ the boy cried, ‘because I must! True feeling is always circular—either circular, or paradoxical—simply because its cause and its expression are two halves of the very same thing! Love cannot be reduced to a catalogue of reasons why, and a catalogue of reasons cannot be put together into love. Any man who disagrees with me has never been in love—not truly.’
Золото — оно как любой капитал, памятью не обладает: оно течет все вперед и вперёд, прочь от прошлого.
‘I am afraid I am interrupting your solitude,’ Anna said. ‘No, no,’ the boy said. ‘Oh, no. Solitude is a condition best enjoyed in company.’