16+ Тысячелетие фьорды были отделены от мира людей стеной непроницаемого тумана. Потерянные земли, попасть в которые невозможно.
Ученые всего мира могли лишь мечтать об экспедиции к этим загадочным берегам.
И как же повезло мне, антропологу Оливии Орвей, попасть в первую исследовательскую группу к фьордам!
Или… не повезло?
Ведь за туманом нас ждет неизвестность, пугающие загадки и ильхи – варвары, о которых мы ничего не знаем.
Даже того, кем они являются на самом деле.
Итак, что мы имеем? Второго… хёгга. Значит, Ирвин тоже не человек. Кричать «не может быть!» я устала, так что пришла пора примириться с иной реальностью. Нелогичной, непонятной, но вполне осязаемой и материальной. Где-то внутри довольно улыбнулся исследователь, предвкушая новые знания. Снаружи опустила голову испуганная и растерянная женщина. Но ее я попросила подвинуться и не мешать думать.
— Я не реву. Я старая дева, белая ворона Академии Прогресса и непроходимая дура, считающая, что знает все на свете. И я не умею плакать!
— Еще как умеешь, — Сленга благополучно пропустила все непонятное мимо ушей. — Пошли, обедать пора. Ты голодная и потому плаксивая. Такое частенько случается. Навернешь сейчас тарелку мясного супа, да такого, чтобы ложка от густоты стояла, и сразу повеселеешь!
Я против воли рассмеялась.
— Ты знаешь толк в утешении, Сленга.
— А то!
Вздохнув, я отломала кусочек того, что находилось в тарелке и сунула в рот. Мои замечательные коллеги-смелые и храбрые мужчины-в ожидании смотрели на меня, чтобы узнать, выживу ли я после местной пищи. Так и тянуло свалиться на шкурку и забиться в судорогах. Просто чтобы увидеть их вытянувшиеся лица! Но я вовремя вспомнила, что уже не студентка, а учёный, и, прожевав, улыбнулась.
Я ведь образованная, умная женщина. Ну не может примитивная сила возобладать над разумом! Дёрнулась и поняла, что ещё как может. И это уже произошло.
Чужой мир, чужие порядки, чужой мужчина...Которого я, кажется, убью, если узнаю, что он был у одной из местных девиц! Вот просто....убью! А потом меня сожгут на городской площади на радость Ирвину! Так и закончится бесславная жизнь одного антрополога!
Я считала конфедератов цивилизованными, но это ошибка. Мы не смогли победить жадность и жестокость. Мы не стали человечнее и гуманнее. Уровень цивилизации не должен измеряться машинами для убийства.
Если вся суть нашего прогресса-это всё более изощрённые способы завоевания и истребления, то никакой это не прогресс....а мы всего лишь варвары.
Музыка сплетает паутину, ловит души...
Но что делать, чувства нельзя сложить в пробирку и запереть в лаборатории, как ни старайся.
У нас говорят, что мужчина – это скала, – медленно проговорил он. – И должен стоять нерушимо, невзирая на бури и шторма. А женщина – это вода, что течет вокруг скалы. Мягко обтекает все острые грани. – Он помолчал. – Женщина должна научиться течь водой, Лив. И знаешь… – его губы дрогнули в улыбке, – я не видел скалы, которую не стесала бы вода.
Риар тихо рассмеялся и вдруг притянул меня к себе.
— Я хочу, чтобы Нероальдафе стал твоим домом, Лив, — прошептал он мне на ухо и медленно лизнул. — Я хочу этого…
Желание вспыхнуло внутри так ярко, что я чуть не застонала. Проклятие, этот ильх и сам действовал на меня, как вино, я от него хмелела… И тут же ощутила, как напряглось тело Сверра, увидела голод в золотых глазах… он тяжело втянул воздух. И резко отвернулся.
Я несколько ошалело осмотрелась. И нутром ощутила изменившуюся атмосферу в зале, она стала пахнуть… желанием? Ахнула, осознавая. Зов хёгга, который чувствуют все. И стоит Сверру ощутить возбуждение — его почувствует весь Нероальдафе?
— Ужас какой… — пробормотала я. — Страсть или ярость… Они все откликаются? Как ты с этим живешь?
— Я умею это сдерживать, — хмыкнул Сверр. Кажется, он действительно успокоился. — Правда, до встречи с тобой у меня получалось лучше.
Я покосилась на девушку. Тут все ясно, диагноз определяется без дополнительных исследований. Влюбленность девичья, безнадежная. Вон как глаза сияют и щеки горят! Хотя… если я все поняла про этого златоносного огнедышащего, который тащит в свою крепость все, что плохо лежит, сидит или медленно бегает, то и Сленге может перепасть часть высочайшего внимания!
Отлично, еще и дискриминация по половому признаку.
— И чем плоха девочка?
— Тем, что не мальчик, — глубокомысленно поведала Ирга.
- Ох, дурная ты, чужачка! Ну да ладно, дурные все равно долго не живут.
— Это с пневмонией долго не живут, — ответила я, засовывая ноги в мужские сапоги. Огромные, конечно, но лучше, чем босиком. — И с воспалением легких. И без антибиотиков. Вот есть у вас антибиотики? Я так и думала. А я все это точно поймаю, если начну разгуливать мокрая и без одежды.
Мужское слово - нерушимо. Мужское обещание - вечно. А сам мужчина - скала. Таковы фьорды.
И я - антрополог Оливия Орвей, уже готовая расписаться в своем полном бессилии и полнейшем провале исследовательской миссии. Потому что здесь, на фьордах, я с абсолютной ясностью осознала, что ни черта не знаю о человеческой природе. Я словно глупая примитивная старуха, что сидит в пещере, чертит знаки на остывшей золе и считает, что видела мир. А на самом деле она видела лишь свою пещеру…
— Мой а-тэм сегодня не в духе, Лив. Он слишком долго болтался в студеных водах фьорда и заморозил свой инстинкт опасности. Потому и злит меня.
— Ты скверно поешь, лильган, - угрюмо оповестил он. - И песня поганая.
— Ну, прости, - развела руками. - Пение снимает стресс и приглушает чувство голода. Так говорят. Опытным путем я установила, что врут. Есть хочется по-прежнему, а пить - сильнее. Так что данный метод избавления от переживаний не работает.
Дорогу своего страха каждый проходит сам.
1 — Свою жену я буду обнимать тогда и там, где хочу, — отрезал варвар и в доказательство впился мне в губы. Жадно, дико, без доли стеснения. И внутри меня отозвалось счастьем — жена… Разве могла я мечтать о большем? Я до сих пор просыпаюсь от ужаса, вспоминая голосование, на котором решалась судьба Нероальдафе. Останется ли Сверр защитником своего фьорда, или совет выберет нового? — Если ты откажешься от Оливии и женишься на той, кому был обещан, то мы снимем с тебя обвинение в нарушении клятвы, — сказал тогда Магнус. И я видела, как побелели губы Сверра. Нероальдафе или я?
2 В тот ужасный миг я тоже кусала губы и лишь молила перворожденных о милосердии, но не вмешивалась. На фьордах понятие чести незыблемо. И новые порядки не должны были нарушать законы, сложившиеся веками. Мужское слово — нерушимо. Мужское обещание — вечно. А сам мужчина — скала. Таковы фьорды. Таков Сверр. И я понимала, чего ему стоит выбор. — Оливия, — спокойно сказал он. — Я выбираю ее. На несколько минут в огромном зале повисла тишина. Риары хмурились. А потом начали голосовать. Из двадцати двух восемнадцать оставили Нероальдафе за Сверром.
3 Ему пришлось выплатить бывшей невесте огромный выкуп — большую часть золота из своих пещер — и принести публичные извинения. В дом невесты, обещанной Сверру, мы прибыли вместе, и я не смогла сдержать страх, когда увидела ее. Дочь риара Ровенгарда оказалась юной и настолько красивой, что я особенно остро ощутила себя чудовищем — со шрамами и меняющимся цветом глаз и волос. Кольнуло паникой, что замечу сожаление в золотых глазах, что рассмотрю интерес к этой юной деве. Но Сверр смотрел хмуро, в его лице не было ни капли заинтересованности. А потом он сжал мою руку, посмотрел насмешливо, словно понял мои терзания.
4 Отвергнутая невеста глядела на Сверра испуганно, стоя на террасе своего дома, а потом дрожащим голосом сказала, что не винит риара Нероальдафе, принимает откупные и освобождает от клятвы. И улыбнулась мне. — Любви, ради которой пробуждается Горлохум, нельзя препятствовать, — добавила она. А потом была дорога домой, и я рассказывала Сверру об Ирвине, которого видела в зале ста хёггов. А он мне о мальчике, которого а-тэм отправил на юг и у которого будет новая жизнь. Она будет у каждого из нас, потому что фьорды выстояли. Через десять дней в родном зале Нероальдафе Сверр положил мне на голову брачный венец, объявив своей нареченной. И поцеловал. Так, как целует каждый раз — жадно и нежно.
Женщине нужен мужчина, даже если она повернутый на науке ученый.
чувства нельзя сложить в пробирку и запереть в лаборатории, как ни старайся.