Марианна стоит у конвейра на фабрике сковородок и считает себя старухой двадцати двух лет от роду. А дома в деревне её ждет любимый человек. И вдруг в канун Дня всех святых в её окно стучится летающая тарелка с принцем пяти дюймов ростом. Вы всё ещё думаете, что это не связанные между собой события?
Нет, конечно, Говард Кинг отличный парень, не хуже других. Но в доме не становится чище оттого, что он сидит на крыльце, похожий на больного теленка, мечтает, разговаривает сам с собой и ждет, когда его девушка вернется домой из города.
Да уж, ничего не попишешь, приходится быть современным.
Марианна даже не увидела бы его, и тем более не услышала бы то, что он хотел ей сказать, если б он явился к ней в своей обычной одежде, под настоящим именем и на своем обычном транспорте...
В двадцатом веке воображение у людей не беднее, чем в восемнадцатом и девятнадцатом: сейчас верят в ящеров из черных лагун и в морских чудовищ с глубины в двадцать тысяч футов, в летающие тарелки и в космических пришельцев.
Но никто не верит в домовых...
На вокзале она немного задержалась, чтобы дать телеграмму:
ДОРОГОЙ ГОВИ! ДЕЛАЙ ОКНО НА КУХНЕ, ПУСКАЙ ВЫХОДИТ НА САРАЙ. БУДУ ДОМА ПЕРВЫМ ПОЕЗДОМ.
Марианна.
"Дорогая Марианна!
Я обещал больше не писать тебе, потому что уж столько раз писал, просил вернуться домой и выйти за меня замуж, а ты даже не отвечаешь. Но бывает так, что человеку не до мужского самолюбия.
Ты, наверное, знаешь, что я перестраиваю свой дом, и знаешь, зачем я это делаю. А если не знаешь, то имей в виду, что ради тебя; да и купил я его ради тебя. Хочу сделать большое окно, но не знаю, где: в гостиной или в кухне. В кухне было бы хорошо, но оттуда будет виден только сарай, а ты знаешь, какой у меня сарай. Если сделать это окно в гостиной, то оно треснет в первую же зиму, когда подует ветер с северо-запада; зато из гостиной был бы хороший вид на дорогу и на ивы у речки. Что делать, не знаю.
По вечерам я сижу на крыльце и представляю, как будто ты идешь по дороге и останавливаешься у моей калитки; тогда я встаю, выхожу на дорогу и говорю: "Я рад, что ты вернулась, Марианна. Ты же знаешь, что я люблю тебя по-прежнему". Если бык то-нибудь услышал, как я это говорю, он бы, наверное, решил, что я спятил- ведь на дороге никого нет, и никто не стоит у моей калитки.