1 Батар не знал своего отца — вот почему он получил такую кличк, — но Джон Хемлин знал, что отцом Батара был громадный лесной волк. Мать свою Батар смутно помнил: это была драчливая, распутная эскимосская сука, с лукавыми глазами, большелобая и широкогрудая, живучая, как кошка, мастерица на всякие проделки и пакости. Верность и преданность были ей несвойственны. Ни в чем нельзя было на нее положиться; разве только ее коварство не вызывало сомнений, а любовные похождения в диких лесах говорили об извращенности ее натуры. Много пороков и много сил было у родителей Батара, а он был плотью от плоти их и костью от кости, и все это досталось ему в наследство.
2 А потом появился Черный Леклер, который наложил свою тяжелую руку на этот крохотный комочек трепещущей жизни и принялся мять его, и давить, и кулачить, пока щенок не стал огромным злобным псом, способным на любые каверзы, дышащим ненавистью, мрачным, лукавым, как черт. Будь у него хороший хозяин, Батар мог бы сделаться обыкновенной работящей упряжной собакой, но этого не случилось: Леклер только развил в нем врожденную порочность. Леклер ненавидел сознательно и разумно, а голенастый щенок ненавидел слепо, инстинктивно и непоследовательно. Сначала в жестокости Леклера не было ничего утонченного (это пришло позже); все ограничивалось грубым обращением и побоями. Как-то раз, избивая Батара, Леклер повредил ему ухо.
3 Мускулы были порваны, ухо повисло и болталось, как тряпка, напоминая Батару о его мучителе. И пес ничего не забыл. Его щенячье отрочество прошло под знаком бессмысленных мятежей. Батара постоянно задирали, а он давал сдачи, потому что это было в его характере. Но его нельзя было покорить. Пронзительно визжа от боли под ударами бича и палки, он всякий раз норовил дать отпор вызывающим рычанием— угрозой его озлобленной, жаждущей мщения души, а это неизменно влекло за собой новые пинки и побои. Но он унаследовал от матери ее цепкую живучесть. Ничто его не брало. В несчастьях он расцветал, в голодовку толстел, а ожесточенная борьба за жизнь развила в нем сверхъестественную сообразительность. Он был скрытен и хитер, как его мать, эскимосская сука, свиреп и храбр, как его отец, волк. Быть может, потому, что он был сыном волка, он никогда не скулил.
4 Ведь каждый из них стал для другого задачей, которую предстояло разрешить. Каждый вздох одного был вызовом и угрозой для другого. Ненависть связала их так, как никогда не могла бы связать любовь.
Может быть сапожником, пирожником, художником,
Плотником, охотником, веселым скрипачом,
Может быть пекарем,
Может быть лекарем,
Только бы любил он меня горячо!
Жду не графа знатного, но статного и складного,
Милого, приятного и нежного дружка.
Где же мой суженый
Необнаруженный?
Только бы откликнулся издалека!
ЛЮЦИУС (поет).
По свету шляюсь.
В гости являюсь.
Не беспорочен
И сосредоточен.
Душу невинную
Из тела не выну я,
По душеньку грешную
Выну, конечно!
Грешную душу
Выну из тела,
Чтоб полетела
В адские бездны...
Так будьте любезны —
Сделаем дело
Тонко и смело.
Не возражайте мне,
И не мешайте мне!
Не раз наблюдал, как ваша душа плетется за ногами с глазами отвернувшимися от жизни
Может быть сапожником, пирожником, художником,
Плотником, охотником, веселым скрипачом,
Может быть пекарем,
Может быть лекарем,
Только бы любил он меня горячо!
Жду не графа знатного, но статного и складного,
Милого, приятного и нежного дружка.
Где же мой суженый
Необнаруженный?
Только бы откликнулся издалека!
ЛЮЦИУС (поет).
По свету шляюсь.
В гости являюсь.
Не беспорочен
И сосредоточен.
Душу невинную
Из тела не выну я,
По душеньку грешную
Выну, конечно!
Грешную душу
Выну из тела,
Чтоб полетела
В адские бездны...
Так будьте любезны —
Сделаем дело
Тонко и смело.
Не возражайте мне,
И не мешайте мне!
Отпуск каждый в праве проводить инкогнито..