героизм, он такой, от откровенной дурости недалеко ушел.
— И я подумала, что лучше жениха не найти. Только… он единственный сын, наследник… а я кто?
— Кто? — я была в том благостном состоянии, когда могла лишь слушать и задавать вопросы.
— Никто… сиротинушка… — Грета всхлипнула.
— Горькая, — подсказала я.
— Почему?
— Так жалостливей…
назвалась невестой? Полезай к свекрови в логово.
— И где тебя такому научили?
Ухо нервно дернулось.
— Н-на границе. Я там д-два г-года п-провел… [...]
— И как оно?
Я про границу всякого слышала. Но сама и из города выезжала нечасто.
— Хорошо… — он прикрыл глаза и добавил. — Очень хорошо… там мамы не было.
— …дело в том, что моя м-матушка… п-пожелала, чтобы я п-принял участие, — он заикался и краснел. Мило так… очаровательно просто. — В делах семейных… и п-причинил д-добро.
— Кому?
— Людям п-причинять д-добро мне еще рано… мама п-полагает, будто я не достаточно крепок… п-психически.
Это верно, чтобы причинять добро людям, нужно иметь не только крепкие нервы, но и крепкие кулаки. А эльф при всей его вековой мудрости… хотя, что-то меня и насчет мудрости сомнения брали, в общем, он и вправду не выглядел готовым ко столь серьезной миссии.
Варваре стало неловко.
Господи, первый раз в жизни у нее… романтический ужин, и она ест, как лесоруб после дня тяжелой работы!
Почему же и в самом деле никто и никогда не объяснил им, что главное в мужчине — вовсе не умение петь песни при свечах, смотреть загадочно и носить джинсы «Ливайс»?
Буйные кудри стояли дыбом. В руке деревянная лопаточка с обгорелой куцей ручкой. На веках — по пол-ломтика свежего огурца.
В конце концов каждый по-своему приводит себя в порядок наутро после «девичника». Варвара верила в капустный лист, а Танька — в огурцы.
Последнюю надежду на то, что он все-таки видит в ней хрупкую барышню, засосала широкая мраморная труба, которая, всхлипывая, откачивала из бассейна лишнюю воду.
Девять лет непрерывного, ежедневного, изматывающего счастья.