Михаил Лермонтов
"Бородино"
"— Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!
— Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!<... >
<...>Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?»
И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки —
Французы тут как тут.
Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень. <...>
<...>Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.
И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте же под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут<...>
<... >Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась — как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять…
Вот затрещали барабаны —
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри — не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы!"
(М. Лермонтов "Бородино")
- Какие контрабндисты? - Его ж туда направили контрабандистов ловить? Вот он их и нашёл?
Надо беречь хвост, а то не успеешь оглянуться, как найдётся какой нибудь ушлый, который захочет запустить в него свои мерзкие пальчики!...
– А вы? Вы попросили бы?
– Глупый вопрос. Конечно. Это в природе человека. Мало кто откажется иметь у себя в должниках будущего короля. Хм, только что святой. Увы, но я им никогда не являлся. Святость слишком тяжелая ноша, и мне она совершенно не по плечу.
– А что насчёт помощи тогда?<...>
– То есть вас не страшит, что вы окажетесь мне должным?
– Лучше быть должным вам одному, чем куче народу, которого, возможно, я и в глаза до этого не видел. Я уверен, что многие из тех, кто потом будет предъявлять какие-то требования, сейчас и пальцем не пошевелят, лишь будет приписывать себе несуществующие заслуги.
– Хм. Я бы не был так уверен, что это лучше. Иногда один человек может попросить намного больше, чем сотни других. Чтобы этого не произошло, давайте сойдёмся на трёх просьбах. Три просьбы, с которыми я могу в любое время к вам обратиться.
– И вы всегда будете на моей стороне?
– Хм, только если на вашей стороне будет здравый смысл.
Именно в этот момент меня буквально вышвырнуло из состояния медитации...
– Милорд, с вами всё в порядке? – послышался из-за двери голос Хана. – Милорд, я вхожу.
К этому времени я успел немного отдышаться, боль в теле стала спадать, и я смог открыть глаза.
Дверь открылась, и в комнату с мечом наголо вошёл Хан. Видимо, я слишком долго не отвечал, и он переполошился.
– Всё нормально, Хан, – кое-как поднял руку, только сейчас замечая, что в ней до сих пор плетение.
Мой охранник уже заметил меня и сейчас стоял будто приклеенный к полу, не шевелясь. По его вытянутому лицу я понял, что снова где-то облажался. О, точно, плетение же вижу, а значит, мои глаза должны были измениться.