— А мы думали, что ты, командир, погиб.
— Не переживай. Убить меня женской истерикой не так-то просто. Пульсар в этом плане понадежнее.
— Я не говорила, что у меня клаустрофобия?
— Здесь нет замкнутого пространства
— Зато в гробу, в гробу есть. И очень замкнутое! А с такой стажировкой домовина мне будет обеспечена!
Взгляд Стэйна был настолько тяжелым, что мог притопить меня в водах стольной Орты ничуть не хуже тазика с цементом…
Законником я была всего лишь день. Α человеком — всегда. И это простое человеческое — помочь, спасти — и гнало меня вперед, заставив наплевать на возможную опасность.
... все же жить в абсолютной, обнаженной правде — непростое бремя. Ведь каждый из нас лжет. Каждый день. Хотя бы в мелочах. Чтобы не обидеть, сгладить неловкость…
— Не приставать. Не обижать. Понятно? А ты, Лис, усвой эту мысль особенно хoрошо. Так же, как твой организм усваивает белки, жиры и углеводы.
В эту секунду мне как-то резко захотелось вести здоровый, очень здоровый образ жизни. Спортивный такой… И для начала заняться легкой атлетикой. Α ещё — прыжками через препятствия… точнее — перила. В общем, удрать.
Я вот-вот перейду, если уже не перешла, из категории «горе-сотрудник» в «прелесть какой труп».
Боец. Духом и телом боец. Такой, о котором враги наверняка отзываются эмоционально и нецензурно. А он о них — исключительно корректно. Но в некрологе.
- Он приказал, как только будут готовы результаты, я сразу же ДОЛЖΕН отправить их ему… — Хук произнес это с таким нецензурным выражением лица. При этом в его глазах была бегущая строка сплошного мата.