-- Значит, вот что, Асланова. Слушай меня внимательно – ведра не таскать! Ночевать не возле меня, а дома и ещё готовить пригласительные открытки.
Говорят, иммигранты самые ярые патриоты оставленной Родины. Это как с мертвыми…Помнишь только хорошее, а плохое стирается и каждое упоминание становится святым. Так и для меня эти улицы святое.
Ты и так презираешь. А я уже привык. Меня этим не удивишь. Я не конфета чтобы все любили.
– Ладно, все равно благодарю. Поставлю галочку в графу «Кошина забота».
– И сколько у меня уже таких граф?
– Вторая только. Первая называлась «Беспробудный Кошин похеризм».
– Вы очень удачно мне льстите, Елизавета Андреевна. Спокойной ночи.
– Разве у тебя бывают приступы слабости, Коша? Или ты тоже из психушки?
Почувствовала, как он опустил голову, но не коснулся носом плеча – замер в миллиметре. И все таки ответил после паузы:
– Я вырос в не самом благоприятном месте. Считайте лайт-версией психушки. В таких местах самое страшное одно – человек забивает себя внутрь, а потом наружу выбраться проблематично. Вот вы возьмите и стреляйте для начала, с боем и грохотом из себя прорываться легче.
– Что он для тебя сделал, что ты как пес цепной в вечной готовности рвать зубами его врагов?
– Увидел.
– Что, прости?
– Увидел из семи миллиардов людей пацана, который с макушкой уже утоп в выгребной яме. Вытащил и дал все, чтобы даже воспоминаний о той вони не осталось. О, подождите, разве я заодно и не про вас рассказываю? Или вам расписать, что было бы дальше, если бы тогда вы остались в эскорте? А знаете, где сейчас был бы Пижон, если бы не Иван Алексеевич? Лежал бы на помойке с перерезанной глоткой, потому что по глупости в азарте натянул крупную шишку из братков. Знаете, где был бы Славка? Мне продолжать?
– Не надо. Я поняла. Он не купил вашу преданность, он ее заслужил. Но это делает его хорошим человеком только в ваших глазах.
И Коша наконец то ответил – совсем другим тоном, будто ему горло чуть сдавило:
– Лиза, послушай кое что. Да, я не хочу тебя закапывать и ещё сто раз помогу выбраться из неприятностей, если буду в силах. Но никогда не ставь передо мной такой выбор. Я не твой союзник, если ты против Ивана Алексеевича. Заметь, все, что я делал для тебя или Саши, не противоречило интересам шефа, я просто не всегда с ним согласен в мелочах. Но если ты возьмёшь пушку и направишь на него, то отгадай, из чьего ствола тебя снимут?
Я не смогла выстрелить, когда он сделал шаг вперёд. Затем опустил оружие и упал на колени, схватил мой ствол и прижал к середине лба.
– Стреляй, Лиза, потому что я не знаю, что делать. Прямо сейчас мы поедем домой, и я сообщу Ивану Алексеевичу, потому что подставить ребят не могу. И я не могу поехать домой и сообщить Ивану Алексеевичу. Так стреляй же, гнили во мне достаточно, чтобы саму себя оправдать.
– Я… не могу, ты и сам знаешь. Ты сразу знал, что не могу, потому и смеялся.
Заговорил он предельно серьезно, аж судороги по спине побежали:
– Не можешь? Сложно? А почему ты думаешь, что мне такой же выбор сделать просто? Ты своими поступками что делаешь, Лиза? Ты приставляешь мой пистолет к своему виску и орёшь «Стреляй!». Почему я должен делать этот выбор, который сама потянуть не можешь?
– Поразительно! – Я выстрелила с левой и сразу попала в десятку. – Поразительно просто. Коша, если бы я когда то вышла замуж не за Ивана, а за тебя, то сегодня тебя ненавидела бы так же, как его!
– Не ври себе. И локоть держи выше. Я никогда бы не женился. Но если женился бы, то не на тебе, а на женщине, которая смогла бы приспособиться. Ни за что не держал бы в тылу потенциального врага. А преданным я быть умею, она бы только выиграла.
– У вас прямо карма какая то – как устраивается к вам новый телохранитель, так себе продолжительность жизни урезает. Мрут, как мухи, просто чудеса. Вы серьезно думаете, что Веру теперь спасет увольнение, Елизавета Андреевна? Я их нанимаю – и я же их убиваю. Постойте-ка, а может, это уже моя карма?