«Спорщик с Богом, бесстрашный ум, чуждый иллюзий, ученый, и в стихе стремящийся к точной формуле, к афоризму, - таков Хайам, астроном и математик. Каждое четверостишие - уравнение. Ученый по-новому комбинирует известные ему величины, стремясь найти Неизвестное. Точность, немногословность, отсутствие случайного, симметрия формы - все это роднит рубаи Хайама с математической формулой». Герман Плисецкий. «Эти переводы из Омара Хайама можно смело назвать блестящими, едва ли не лучшими на русском...
О прославленном скажут: "Спесивая знать",
О смиренном святом: "Притворяется, знать."
Хорошо бы прожить никому не известным.
Хорошо самому никого бы не знать.
Словно мячик, гонимый жестокой судьбой,
Мчись вперёд, торопись под удар, на убой.
Хода этой игры не изменишь мольбой.
Знает правила тот, кто играет тобой.
В этом мире глупцов, подлецов, торгашей
Уши, мудрый, заткни, рот надёжно зашей,
Веки плотно зажмурь, позаботься хотя бы
О сохранности глаз, языка и ушей.
Раб страстей, я в унынье глубоком, увы!
Жизнь прожив, сожалею о многом, увы!
Даже если простит меня Бог милосердный,
Стыдно будет стоять перед Богом, увы!
В этом мире не вырастить правды побег.
Справедливость не правила миром вовек.
Не считай, что изменишь течение жизни.
За подрубленный сук не держись, человек.
Если жизнь всё равно неизбежно пройдёт,
Так пускай хоть она безмятежно пройдёт.
Жизнь тебя, если будешь весёлым, утешит,
Если будешь рыдать, безутешно пройдёт.
Кто, живя на Земле, не грешил? Отвечай!
Ну, а кто не грешил, разве жил? Отвечай!
Чем ты лучше меня, если мне в наказанье
Ты ответное зло совершил? Отвечай!
Не давай убаюкать себя похвалой.
Меч судьбы занесён над твоей головой.
Как ни сладостна слава, но яд наготове
У судьбы. Берегись отравиться халвой.
Я к неверной хотел бы душой охладеть,
Новой страсти позволить собой овладеть.
Я хотел бы, но слёзы глаза застилают.
Слёзы мне не дают на другую глядеть.
Из верченья гончарного круга времён
Смысл извлёк только тот, кто учён и умён.
Или пьяный, привычный к вращению мира,
Ничего, ровным счётом, не смыслящий в нём.
Кипарис языками, которых не счесть,
Не болтает, хвала кипарису и честь!
А тому, кто одним языком обладает,
Но болтлив, не мешало бы это учесть.
Муж учёный, который мудрее муллы,
Но бахвал и обманщик, достоин хулы.
Муж, чьё слово прочнее гранитной скалы,
Выше мудрого, выше любой похвалы.
Благородство и подлость, отвага и страх -
Всё с рожденья заложено в наших телах.
Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже.
Мы такие, какими нас создал Аллах.
Если истину сердцу постичь не дано,
Для чего же напрасно страдает оно?
Примирись и покорствуй бесстрастному року,
Ибо то, что предписано, сбыться должно.
Если все государства вблизи и вдали,
Покорённые, будут валяться в пыли,
Ты не станешь, великий владыка, бессмертным.
Твой удел невелик: три аршина земли.
То, что Бог нам однажды отмерил, друзья,
Увеличить нельзя и уменьшить нельзя.
Постараемся с толком истратить наличность,
На чужое не зарясь, взаймы не прося.
О, душа! Ты меня превратила в слугу.
Я твой гнёт ощущаю на каждом шагу.
Для чего я родился на свет, если в мире
Всё равно ничего изменить не могу?
Мы попали в сей мир, как в силок воробей.
Мы полны беспокойства, надежд и скорбей.
В эту круглую клетку, где нету дверей,
Мы попали с тобой не по воле своей.
По утру просыпается роза моя,
На ветру распускается роза моя.
О, жестокое небо, едва распустилась
И уже осыпается роза моя.
Были б добрые в силе, а злые слабы,
Мы б от тяжких раздумий не хмурили лбы.
Если б в мире законом была справедливость,
Не роптали бы мы на превратность судьбы.
Часть людей обольщается жизнью земной,
Часть в мечтах обращается к жизни иной.
Смерть - стена, и при жизни никто не узнает
Высшей истины, скрытой за этой стеной.
Так как собственной смерти отсрочить нельзя,
Так как свыше указана смертным стезя,
Так как вечные вещи не слепишь из воска,
То и плакать об этом не стоит, друзья.
Вместо солнца весь мир озарить не могу,
В тайну сущего дверь отворить не могу.
В море мыслей нашёл я жемчужину смысла,
Но от страха её просверлить не могу.
Здесь владыки блистали в парче и шелку,
К ним гонцы подлетали на полном скаку.
Где всё это? В зубчатых развалинах башни
Сиротливо кукует кукушка: "Ку-ку".
Если низменной похоти будешь рабом,
Будешь в старости пуст, как покинутый дом.
Оглянись на себя и подумай о том:
Кто ты есть? Где ты есть? И куда же потом?