Ход нашей жизни определяют считанные мгновения. Примечаешь их обычно задним числом, когда они давно пролетели:
миг, когда решаешь заговорить с девчонкой, притормозить на крутом повороте, не полениться и найти презерватив.
Мне, можно сказать, повезло: один из таких моментов я увидел и распознал.
Я ощутил, как меня затягивает бурный водоворот жизни, тёмной зимней ночью на улице Фейтфул-Плейс.
<...> стал лучшим подарком, который преподнесла мне жизнь за долгое время - маленьким, но крайне приятным. Тут бы мне и «закатать губу»; я понимал, что не стоит искушать удачу, иначе рискую разбить её дар вдебезги, однако удержаться было невозможно.
<...> и ненавидит собственную жизнь. Тем кто доволен своей жизнью он страшно завидует
Информация - это оружие.
Жизнь не всегда оставляет нам выбор.
Кто ещё доконает человека так, как его семья?
Какому мужчине захочется, чтобы женщины в его жизни сошлись накоротке? Чего доброго начнут о тебе откровенничать.
Люди не меняются. <...> Но меняются обстоятельства. На этот раз мы заодно.
Дублин был тогда каким-то серо-буро-бежевым, а в Рози сочеталась дюжина ярких цветов: грива медных кудрей до пояса, глаза будто осколки зеленого стекла на солнце, алые губы, белая кожа, золотые веснушки… По Рози Дейли сохло полрайона, но ей на это было плевать, что делало ее только еще более желанной, она же не считала себя какой-то особенной. От линий ее фигуры кружилась голова, но она держалась с той же непринужденностью, с какой носила залатанные джинсы.
По мнению моего отца, мужчина должен знать, за что он готов умереть. Если не знаешь, то чего ты стоишь? Грош тебе цена. Ты вообще не мужик.
Насколько я помню, он готов был отдать жизнь: а) за Ирландию; б) за свою десять лет как преставившуюся мать и в) за то, чтоб проучить эту суку Мэгги Тэтчер.
Как бы там ни было, с того дня я мог одним духом сказать, за что готов умереть. Поначалу было просто: за свою семью, девушку, дом. Потом все до поры усложнилось. В последнее время моя жизнь устаканилась, и мне это нравится; пожалуй, я даже вправе этим гордиться. Я готов умереть (в произвольном порядке) за свой город, свою работу и своего ребенка.
Я выбросил сигарету и пошел внутрь, чтобы продолжить бесить женщин в своей жизни.
На моей улице правила были такие: каким бы голодранцем ты ни был, будь добр в свою очередь проставиться в пабе; если твой дружбан ввязался в драку, оттаскивай его при первой крови, чтобы никто не уронил фасон; свой герыч на улицу не тащи; будь ты в этом месяце хоть анархо-панк-рокером, топай на воскресную службу и, что бы ни случилось, никогда ни на кого не стучи.