Ценно лишь то, что преходяще, дорого то, что может исчезнуть.
Сынок рассердился, нахмурился, насупился и сказал, что он арифметику знает лучше самого учителя и что он не виноват в том, что на этом свете пятерки получаются одними только гимназистками, богачами да подлипалами. Он разрыдался и сообщил адрес учителя арифметики во всех подробностях. Папаша побрился, поводил у себя по лысине гребнем, оделся поприличнее и отправился «пожалеть единственного сына».
— Я тогда только исправлю вашему сыну годовую отметку, когда и другие мои товарищи поставят ему по тройке по своим предметам. — Честное слово? — Да, я исправлю, если они исправят.
Папаша уверял ее, что «сын наш» перейдет и что ученых людей не так уломаешь деньгами, как приятным обхождением и вежливеньким наступлением на горло.
Мистер Аттерсон ..проявлял достохвальную снисходительность, порой с легкой завистью дивился буйному жизнелюбию, крывшемуся в их грехах, а когда для них наступал час расплаты, предпочитал помогать, а не порицать.
….согласно воле завещателя, все имущество Генри Джекила, доктора медицины, доктора права, члена Королевского общества и т. д., переходило «его другу и благодетелю Эдварду Хайду» не только в случае его смерти, но и в случае «исчезновения или необъяснимого отсутствия означенного доктора Джекила свыше трех календарных месяцев»; означенный Эдвард Хайд также должен был вступить во владение его имуществом без каких-либо дополнительных условий и ограничений, если не считать выплаты небольших сумм слугам доктора.
(хайд) Он более походит на троглодита. А может быть, это случай необъяснимой антипатии? Или все дело просто в том, что чернота души проглядывает сквозь тленную оболочку и страшно ее преображает? Пожалуй, именно так, да-да, мой бедный, бедный Генри Джекил, на лице твоего нового друга явственно видна печать сатаны.
«Бедный Генри Джекил! – думал он. – Боюсь, над ним нависла беда! В молодости он вел бурную жизнь – конечно, это было давно, но божеские законы не имеют срока давности. Да-да, конечно, это так: тень какого-то старинного греха, язва скрытого позора, кара, настигшая его через много лет после того, как проступок изгладился из памяти, а любовь к себе нашла ему извинение». Испугавшись этой мысли, нотариус задумался над собственным прошлым и начал рыться во всех уголках памяти, полный страха, что оттуда, точно чертик из коробочки, вдруг выпрыгнет какая-нибудь бесчестная проделка.
мистер Хайд совсем вышел из себя и ударом палки свалил его на землю. В следующее мгновение он с обезьяньей яростью стал топтать свою жертву ногами и обрушил на нее град ударов, под которыми трещали кости, а тело так и подскакивало на мостовой. Увидев и услышав все это, служанка от ужаса потеряла сознание…Палка, при помощи которой было совершено убийство, хоть и была из какого-то редкостного и очень крепкого и тяжелого дерева, сломалась пополам во время этого приступа бессмысленной жестокости. Один расщепленный кусок валялся рядом в канаве, другой кусок убийца, очевидно, унес с собой.
...Стрелу можно превратить в кинжал, как и кинжал можно превратить в стрелу...