люди перестали ценить постоянство.
Нынче почту могут бросить чуть не к обеду, если не к ужину. Как ее величеству почте заблагорассудится, а ты молчи и радуйся, что вообще принесли.
даже таким бирюкам, как Уве, нужен кто-то, с кем можно просто задушевно помолчать. Теперь у него такого сомолчальника давно уже нету.
Для многих из нас жизнь с нелюдимом – тяжкий крест. Кто сам не любит одиночества, того и чужое коробит.
Просто до Уве вдруг доходит разница между жестокостью по необходимости и жестокостью умышленной.
Один не может забыть старое, другой – вспомнить.
помереть еще успеется, часом раньше, часом позже
Как долго он чаял ее. Смерти. Как тоскует по своей лапушке, кажется, так и выпрыгнул бы из своего постылого тела.
То был не класс, а коллекция клинических случаев гиперактивности и дефицита внимания еще до того, как этим диагнозам были придуманы соответствующие официальные аббревиатуры. На собеседовании директор школы со страдальческим видом так и сказал: «Там собрались девочки и мальчики, на которых мы поставили крест. Им не учитель нужен, а надзиратель». <…>Других желающих не нашлось, мальчики с девочками достались ей – и научились читать Шекспира. <…>каждый вечер, воротившись домой, Соня взахлеб, с горящими глазами рассказывала ему про своих мальчиков и девочек. Тех самых, что поначалу приходили в класс под полицейским конвоем, а отучившись, могли цитировать стихи четырехвековой давности. Тех, с которыми они вместе и плакали, и смеялись, и орали песни так, что по вечерам стены их маленького домика гудели эхом. Чего скрывать: Уве так и не смог понять, на кой Соне сдались эти необучаемые хулиганы.
…Каждому человеку нужно знать, за что он сражается.
…Вот она и сражалась. Билась за то хорошее, что разглядела в них. За детей, которыми ее обделила судьба. А Уве сражался за нее. Потому что чему-чему, а этому Уве учить было не надо.